… Ельцина немного отпустило — и разговор в Индии возобновился.

- Депрессивно-похмельное состояние - вот причина всех выходок и попыток суицида, включая появление ножниц в ельцинской груди! - с неожиданным пафосом заявил Фрейд. - Это были нервные срывы, в общем понятные с учетом структуры личности Ельцина, типа его нервной системы. Для такого типа превыше всего власть. Все, что на пути к ней, должно быть преодолено или сметено. В обычных условиях эту особенность человек сдерживает, контролирует. Но алкоголь, особенно если им постоянно злоупотреблять, обязательно ее выявит, доведет до состояния патологии.

- Понятно, почему ты и твое правительство всегда терпели фиаско. Ты подбирал себе команду из алкоголиков, воров и блюдолизов, - сделал глубокий аналитический вывод Ницше. - А кстати, как на харакири ножницами реагировала партийная верхушка?

...Как всегда, вопрос философа угодил в самое больное место.

Политбюро и Горбачеву насчет неудавшегося самоубийства ясно было все с самого начала. Но как донести правду народу? Нельзя же официально заявить: кандидат в члены Политбюро, секретарь МГК, пусть и опальный, по пьянке сделал себе харакири? Ладно бы пустил пулю в лоб – это хоть выглядит благородно, по-партийному. Но резать грудь канцелярскими ножницами – моветон.

Горбачев тогда пощадил Ельцина. Ему было бы чрезвычайно выгодно выставить оппозиционера на всеобщее посмешище. Но он проявил благородство. По официально принятой версии, которую занесли в историю болезни, Борис Николаевич потерял сознание, упал на стол, а ножницы держал в это время в руках.

- Слышал я нечто подобное, - пробормотал Ницше. - В одном советском милицейском протоколе жертва несчастного случая поскользнувшись, упала на нож 20 раз кряду. Причем спиной!

Ельцина жег стыд... На словах он всегда осуждал самоубийц, заявляя: “Я другой, мой характер не позволяет мне сдаться”.

- Я тогда был невменяемый, - выдавил он из себя невольное признание. - И не столько из-за водки, сколько из-за лекарств. И так случалось несколько раз. Например, когда я лежал в больнице, туда приехал начальник 4-го управления Минздрава академик Чазов и сообщил: “Михаил Сергеевич просил вас быть на пленуме МГК, это необходимо”. А умру я или не умру после этого – не важно. Меня накачали лекарствами, посадили в машину. На пленуме чувствовал себя так плохо, что казалось – умру прямо здесь, в зале заседаний... Они накачали меня лекарствами так, что я практически ничего не воспринимал, и, может быть, я должен быть благодарен им за это, что они в тот момент спасли мне жизнь...”

- А если б не накачали Вас лекарствами мои коллеги? - обиделся Фрейд. - Не спасли? Если бы оставили умирать от потери крови или же допустили утечку информации, что Вы пырнули себя ножницами в приступе белой горячки? Это было бы лучше?

... Но ЕБН уже не слышал изобретателя психоанализа. Он находился в зале заседаний Московского горкома КПСС в те самые минуты, когда его свергали с престола. Подчиненные ушатами лили на него дерьмо. Еще вчера все они были вынуждены таиться, безмолвно сносить унижения и обиды. Но едва Политбюро дало команду “фас”, как радостная чиновничья свора тут же ринулась грызть недавнего хозяина.

Первый секретарь Бауманского райкома А. Николаев: “Очень быстро товарищ Ельцин обрел тот самый начальственный синдром, против которого он гневно выступал на съезде партии. Вот разрыв между словами и реальными делами. Быстро уверовал в свою непогрешимость, отгородил себя от партийного актива”.

Зам.председателя исполкома Моссовета В.Жаров: “Кадровые замены превратились в спортивные соревнования, о которых нам докладывали: на одном активе сменили 30 процентов первых секретарей, на другом – уже 50, на третьем – уже до 80 доехали”.

Член горкома Ф.Козырев-Даль: “На вооружение брались только разрушительные действия. Товарищ Ельцин уверовал в свою безнаказанность, поставил себя в исключительное положение, когда, распоряжаясь единолично судьбами людей, он не нес никакой ответственности ни перед ними, ни перед ЦК КПСС”.

Как и на пленуме ЦК, ни один из выступавших, даже те, кого он вознес к власти, в защиту Ельцина не сказали ни слова. Это было для него гигантским потрясением.

- Я думал, что за меня подпишется вся Москва, все первые секретари райкомов, которых я короновал... Но этого не случилось, стал получать оплеухи от корешей, от которых этого не ожидал... - признался ЕБН.

Секретарь МГК Юрий Прокофьев уточнил:

- “Это единодушие стало неожиданностью и для самого Ельцина. Он ошеломленный, весь почернел и уже не мог ничего говорить”.

- Прокофьев брешет! “Почернел” я не столько от “единодушия”, сколько от баралгина, которым щедро обкололи меня лечилы. Обычно препарат этот действует как болеутоляющее, но в больших масштабах вызывает торможение мозга. Я перестал реагировать на окружающих и напоминал загипнотизированного лунатика. В таком состоянии и выступил. Кратко и без бумажки. Когда же прочитал в газетах произнесенную на московском пленуме речь, испытал шок. Отказывался верить, что всю эту галиматью произнес с трибуны лично, без подсказок со стороны.

А мучение прошлым позором все длилось...

... 18 февраля 1988 года на пленуме ЦК Ельцина вывели из состава Политбюро. Он еще оставался членом ЦК и министром. Но охрану у него мгновенно отобрали, а с ЗИЛа пересадили – о, ужас! - на какую-то паршивую “Чайку”.

- Тогда я окончательно понял, - признался ЕБН, - что меня списали со счетов. “Часто в ночные бессонные часы я вспоминаю эти тяжелые, быть может, самые тяжелые дни в моей жизни. Горбачев не задвинул меня в медвежий угол, не услал в дальние страны, как это было принято при его предшественниках. Вроде бы благородно – пощадил, пожалел. Но немногие знают, какая это пытка – сидеть в мертвой тишине кабинета, в полном вакууме, сидеть и подсознательно чего-то ждать... Например, того, что этот телефон с гербом зазвонит. Или не зазвонит”.

- В чем, Борька, заключались твои страдания? В замене ЗИЛа на “Чайку”? В снятии персональной охраны? В том, что “телефон с гербом” не звонил? - начал издеваться Сатана. - Говорить о каком-то твоем уничтожении просто смешно. Пожелай система тебя раздавить, только мокрое пятно от тебя бы осталось! У тебя не отобрали ни-че-го. Кроме реальной (вместо мнимой, оставленной тебе) власти. Ну, так это – правильно. Надо быть полным идиотом, чтобы после всего случившегося сохранить такого смутьяна у кормила государства и партии.

Эх, не знаешь ты разницы между опалой и расправой! Впрочем, нет, знаешь! Четырьмя годами позже ты обошелся с Горбачевым куда безжалостней. И дня не прошло с момента отставки, как бывшего президента СССР не пустили даже в собственный кабинет. Там уже обосновался ты. И Михаилу Сергеевичу униженно пришлось подписывать последний в своей жизни указ, прикорнув в комнатушке помощника.

И из помещения спешно созданного им Горбачев-фонда ты его тоже демонстративно выгнал – чуть ли не с милицией. Унижения, которым ты подверг своего бывшего благодетеля, не идут ни в какое сравнение с его санкциями против тебя.

Ведь мог бы он тебя в бараний рог согнуть! В лучшем случае укатил бы ты послом куда-нибудь на восточный берег Африки. И из ЦК вылетел бы в одно мгновение. А вместо этого сделали тебя министром, никакой работы демонстративно не спрашивали. А должны были, наоборот, загрузить текучкой с головы до ног! Ты же целыми днями был посвящен самому себе. Масса свободного времени позволяла тебе продолжать активную общественную деятельность. Точно Ленин, ты принимал каких-то ходоков и калик-перехожих. Чтобы попасть к тебе на аудиенцию, достаточно было просто позвонить в приемную и попросить твоего помощника Льва Суханова о встрече...

- Это пациента и спасло! - перебил Дьявола Фрейд. - Ельцину постоянно требовалась эмоциональная подпитка. Он должен был чувствовать людское признание, массовую любовь. В дни, когда Борис не заряжался энергией народного почитания, он хватался за сердце, просил вызвать медсестру, которая делала ему внутримышечные уколы, чтобы снять боль. Лекарства, которые он всегда держал наготове в столе и носил с собой в кармане, уже не помогали...