Скоро буду с лысиной!..

Ах, сыпь! Ах, жарь!

Маяковский бездарь.

Рожа краской питана,

Обокрал Уитмана!..

Ох, батюшки, ох-ох-ох,

Есть поэт Мариенгоф.

Много кушал, много пил,

Без подштанников ходил!..»

И, хитро глянув на Каменского, прижавшись коварнейшим образом к его груди, запел во весь голос припасенную под конец частушку:

- «Квас сухарный, квас янтарный,

Бочка старо-новая,

У Васятки, у Каменского,

Голова дубовая!..»

Зал затрясся от хохота. В руках растерявшегося Каменского поперхнулась гармошка.

- Пошло и неостроумно, - скривился Ницше. Завистники тут же накинулись на частушечника:

- Слышь, Есенин! «Да, мне нравилась девушка в белом...» - твои строки?

- Мои.

- А продолжение какое?

- «А теперь я люблю в голубом...»

- Неверно. В нынешней России оно звучит по-другому: «А теперь я люблю голубого!» Ха-ха!

- «Снова вспомнил я боль былую...» - прошептал гений.

- Чего пристала к нему?! - кинулся на защиту ЕБН. - Человек ведь был хороший!

- Чушь! Он был «очень тяжелый человек», - не согласился Дьявол. - Как-то, сидя в кабаке, твой кумир схватил со стола тяжелую пивную кружку и опустил ее на голову

Ивана Приблудного — своего приятеля. Обливающегося кровью, с рассеченной головой Приблудного увезли в больницу. У кого-то вырвалось:

- «А вдруг умрет?»

Не поморщив носа, Есенин сказал:

- «Меньше будет одной собакой!»

А когда «певец русской деревни» слышал критические замечания по поводу своего творчества, то приходил либо в бешенство, либо в глубочайшее уныние: несколько раз после чьих-то резких слов даже был близок к самоубийству. Тем не менее и сам не щадил ничьего самолюбия. Однажды раскритиковал в пух и прах новое произведение своего знакомого — молодого поэта Шварца. Той же ночью Шварц отравился...

- Во какая загогулина! А я слышал, что он очень щедрым считался...

- У него весьма своеобразная щедрость! Сорил деньгами налево и направо, в ресторанах и кафе всегда сам платил за всех, раздавал милостыню не монетами, а пачками купюр. Однажды, выйдя из редакции, в которой только что получил гонорар, увидел худющую бездомную дворнягу. Не раздумывая, купил в ближайшей мясной лавке несколько колец колбасы и стал угощать ею собаку. Вскоре прибежала еще одна собака, за ней другая, третья... Пришлось несколько раз бегать в лавку. Покончив с угощением, Есенин, без гроша в кармане, но довольный, отправился к приятелю. Занять денег...

А вот совсем иной случай опишет тебе сейчас поэт Анатолий Мариенгоф, близкий друг Есенина;

- «К отцу, к матери, к сестрам ( обретавшимся тогда в селе Константинове Рязанской губернии) относился Есенин с отдышкой от самого живота, как от тяжелой клади. Денег в деревню посылал мало, скупо, и всегда при этом злясь и ворча. Никогда по своему почину, а только — после настойчивых писем, жалоб и уговоров». Когда из деревни приезжал отец и робко заговаривал про нужду, про недороды, про плохую картошку, Есенин взрывался криком:

- «Я вам что — мошна?! Сдохну — поплачете о мошне, а не по мне!»

«Вытаскивал из-под подушки книгу и в сердцах вслух читал о барышнике, которому локомотивом отрезало ногу. Несут того в приемный покой, кровь льет — страшное дело, а он все просит, чтобы ногу его отыскали, и все беспокоится, как бы в сапоге, на отрезанной ноге, не пропали спрятанные двадцать рублей.

- Все вы там такие...»

- А я думал, он бедняков воспевал... - бормотал ЕБН.

Галина Бениславская, гражданская жена Есенина:

- Это не так! «Надо сказать, что С.А. любил деньги, не раз говорил: «Я хочу быть богатым!» или «Буду богатым, ни от кого не буду зависеть — тогда пусть поклоняются!» «Богатый» для него был синоним силы и независимости, свободы.

… Тут общее внимние отвлек другой литератор.

- Глянь, Гайдар нарисовался! Аркаша, выслушай свежие новости из ельцинской России. Чука и Гека сменили Чип энд Дейл. Тимура, кстати, тоже: эти мультяшные герои теперь вместо него спешат на помощь. А какой кошмар приснился Геку, тьфу... твоему внуку Тимуру, знаешь?

Гайдару снится страшный сон:

Навстречу пьяный Ельцин - он

Грозит Дудаю кулаком

И обзывает дураком.

Кругом пожар, блестят штыки,

Идут буржуйские полки...

Тимур опешил: вот те на -

Грядет чеченская война!

- А вон Платонов прибыл! Классик, ты – член КПСС или Союза писателей?

- «Я ничего не член». Не надо обзываться!

- Не огорчайтесь! «Меня Жданов публично блудницей назвал – и то ничего», - утешила его Анна Ахматова.

Под ручку с директором издательства пролетела душенька Ходасевича, ласково напевая тому в ушко:

- «Издатель! Друг! С лицом веселым

Мне чек скорее подмахни

И пресс-папье своим тяжелым

Автограф милый промокни».

... Опять зашелестели, словно опадающие осенние листья в лесу, короткие диалоги:

- Пишу роман, листов на тридцать...

- Смотри, на ногу не урони!

- Внимание, опасное место! - снова предупредил философ-экскурсовод. Входим в сектор социалистического реализма!

- А что это такое? - спросил ЕБН, знавший термин, но не его суть.

- Это формалистически – натуралистически – абстракционистическое искажение реальности...

- Переведи на русский, - мотнул седой прядью Борис Николаевич.

- Ну, чтоб даже тебе было понятно: восхваление советских властей на доступном языке и в доступной для них форме, - объяснил Ницше. - Именно то, что, начиная с господина Джугашвили про таких, как ты, а затем для тебя и про тебя карякали в российских газетах, брошюрах, книгах.

- Про меня другое писали, чем про Сталина! - обиделся Ельцин.

- По сути – то же самое. Хотя разница есть. При его культе личности вся литература соцреализма печаталась на бумаге, изготовленной из древесины лагерного лесоповала. При твоем культе безличности — на бумаге, изготовленной из древесины, срубленной дома, переработанной за границей и закупленной там втридорога.

- «Философия хромая

Ухмыляется, не зная,

Как ей с мерой муравьиной

Сочетать полет орлиный», - вдруг подал голос Блейк.

- На марксизм-ленинизм намекаешь, что ли? - вопросил экс-президент.

- Мы прибыли на заседание съезда советских писателей! - объявил автор «Заратустры».

- «Москву метель заметала

порошею.

Как катафалк,

пылал

Колонный зал.

О литературе говорили

только хорошее,

И зал, привыкший

к знатным покойникам,

скорбно молчал», - дал свое описание этому важному событию один из присутствующих.

- Союз писателей СССР на три четверти состоит из неписателей. Но производить чистку нельзя, ибо эти три четверти легко вычистят писателей! - крикнули членам президиума с галерки. Там не обращали внимания ни на реплики, ни на скучную речь докладчика. Аудитория тоже, как принято в таких торжественных случаях, болтала и сплетничала.

- Слышали, в СССР наконец-то выпустили Бабеля!

- Сейчас многих реабилитируют.

- Ты уже получил корочки САПа?

- Так это же лошадиная болезнь! Неужели от нее остаются оспины?

- Сам ты недуг общероссийский! Я имел ввиду удостоверения Союза Адских Писателей! Собственно, Союзов два – Тихий и Буйный, совсем как в ельцинской России.

- Там, наверху, говорят, Регистан и Михалков получили звания Заслуженных гимнюков Советского Союза – за свои многочисленные гимны!

- Товарищ Ливанов, Вы же известный актер, почему Вы никогда не заходили в худчасть театра?

- Художественное целое не может входить в художественную часть!

- Товарищ Булгаков, что Вы напеваете?

- Свое любимое: «Он рецензент – убей его!»

- Эй, докладчик! Почему Вы говорите одними цитатами? У Вас что, своего мнения нет?

- У меня есть свое мнение, но я с ним не согласен.

- Вы писатель или читатель?

- Я цитатель.

- Что такое телеграфный столб?

- Хорошо отредактированная сосна.