На встрече с Вождем в особняке Горького писатели, еще не зная о грядущих льготах, клянчили блага. Унылый намек Леонида Леонова о том, что у него нет подходящей дачи, вызвал двусмысленную реплику Генсека: «Дачи Каменева и Зиновьева освободились, можете занять».

Дачи в это время действительно освободились... И потом освобождались еще не один раз...

Константин Симонов, член Комитета по Сталинским премиям:

- Вспоминаю, как Сталин присутствовал на заседании во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на премию его собственного имени. «Неслышно ходит... за спинами членов Комитета. Это его обычная манера – чтобы не видели лица бога, чтобы в напряжении старались угадать, угодить... Ходит, посасывая трубку...

Секретарь объявляет: «Писатель Злобин представлен на Сталинскую премию 1-й степени за роман «Степан Разин». Но тут Маленков выдает неожиданную реплику: «Товарищ Сталин, Злобин был в немецком плену и вел себя нехорошо». Воцаряется изумленная тишина, все знают: кандидатов старательно проверяли. Значит, это испытание для них, членов Комитета?

И тогда в тишине раздается тихий голос Сталина: «Простить или не простить?» Все молчат – боятся. А он медленно проходит круг за кругом. И опять: «Простить или не простить?» В ответ та же мертвая тишина: ведь предъявлено страшное обвинение! Какая там премия – голову бы спасти Злобину! Хозяин проходит еще круг. И опять: «Простить или не простить?» И сам себе отвечает: «Простить...» И Злобин вместо лагерей становится лауреатом – вмиг вознесен на вершину славы и богатства!»

- Герр Джугашвили — настоящий маятник судьбы! - съязвил Ницше.

Тут же отозвалась Мариэтта Шагинян:

- «Сталин – гений, и при нем был порядок».

Ей возразили:

- Но ведь он сажал безвинных!

- «Да, сажал. Так ведь и от чумы, и от войны – погибали!»

- Сталин уделял много внимания искусству и культуре, потому что сам был высокообразованным человеком! - высказал свое мнение Молотов. - Он «античный мир и мифологию знал очень хорошо. Эта сторона у него очень сильная. Он над собой много работал...»

- Вот почему, оказывается, он стал самым популярным автором! - издевательски заметил кто-то из толпы. - Весь советский народ читал его, с позволения сказать, произведения...

Молотов предпочел не заметить сарказма:

- Ошибаетесь, товарищ! Сталин, конечно, много печатался. Тем не менее... «Самые читаемые книги во всем мире – теперь книги Ленина. И враги, и друзья – все изучают... Все, даже те, кто не сочувствует Ленину, вынуждены ссылаться на Ленина».

- Я не согласен, что Ленин понятен рабочим и крестьянам. Ленин, конечно, для подготовленного читателя, - тут же возразил Ницше Молотову.

- «А я думаю, что он понятен, - ответил Молотов. - Вот «Государство и революция», там сказано очень ясно. Не надо только лениться.

Чтобы понять Ленина, нужно много других книжек прочитать. Думаю, что у Сталина можно учиться читать Ленина. Он обращает читателя к Ленину. А почему? Очень точен.

Надо, чтобы были опубликованы и получили распространение все произведения Сталина. Ленин трудноват, но он и поглубже. Очень справедливо».

- Слухи о начитанности герра Джугашвили справедливы? - уточнил философ.

Ему ответил – к общему удивлению – Ельцин:

- Да. Я читал справку на сей счет. Сталин имел в своей библиотеке все изданные в 20-40-е годы произведения Маркса, Энгельса и Ленина. По книгам Ленина видно, что Сталин читал их очень внимательно. У него была почти полная коллекция книг Карла Каутского, РозыЛюксембург и других немецких теоретиков социализма. В библиотеке сохранялись и книги его непосредственных политических противников: Троцкого, Бухарина, Каменева и других. В 20-е годы Сталин выписывал для чтения или просмотра до 500 томов в год. Он обладал редкой способностью так называемого быстрочтения и феноменальной памятью. В 30-е годы скорость пополнения его библиотеки несколько снизилась. В период войны он продолжал много читать, но в его заявках библиотекарю преобладали произведения военного характера.

Эти книги, общим числом около 11 тысяч, были переданы в Государственную библиотеку им. В.И. Ленина и растворились в ее фондах. Около 500 томов были переданы в ближайшую школу и на агитпункт.

- А я все их читал! - гордо заявил Коба. - И еще все новые художественные произведения всех более-менее известных авторов, особенно тех, которые претендовали на какую-либо премию! А вот ты, Ельцин! Ты же читать начал только после отставки! Звонил ли хоть раз какому-либо писателю или поэту по телефону? Приглашал к себе на обед? Устраивал посиделки с литераторами? Помог хоть кому-то из них? В Россию Солженицин из Америки вернулся – как ты его встретил?

- Я ему орден предложил!

- Который он не принял! А ты его из памяти выбросил – своей! И попытался лишить народной памяти! Не давал ему возможности выступать на телевидении, обрек на одиночество! Вообще-то правильно сделал! - неожиданно выпалил тиран. - Рот ему заткнул – это умно. Хотя лучше было бы расстрелять...

- Гнилая политика оставлять в живых творческих людей — врагов народа особенно процветала при Брежневе, - наябедничал Молотов.

- Да, ведь именно при нем диссидент Синявский впервые был отправлен за границу - во Францию, - проявил неожиданные познания в новейшей российской истории Коба.

- «Вот это уж зря отпустили. Евреев еще можно выпустить, черт с ними, не хотят, а русского выпускать – это, по-моему, слабость. У тех есть своя родина – пожалуйста», - начал сокрушаться Вячеслав Михайлович.

- Какая родина? Израиль – буржуазное государство!

- «Пускай, наплевать на них. Они сами буржуазные, если они с нами не мирятся. Но назад не принимать – что у нас страна, гостиница что ли?.. Вот пришлось Троцкого отпустить, а он антисоветчину там разводил. Я считаю, что все-таки правильно, что отпустили. Он бы больше будировал...»

- В 1928-29-м можно было убить его? - влез в беседу тирана с его подручным Ницше.

- «Нельзя. Еще было бы пятно. И так с противниками... Все надежды на какие-то технические средства, а политика на втором плане. А политика – она решает. Да и сейчас убить Солженицына было бы нетрудно. Я считаю, что посадить было бы лучше».

- Так он фактически в ссылке был! - стал оправдываться Ельцин – и осекся: понял, что сболтнул...

- Не понимаю, чего литераторы, пережившие мое правление, меня не любят? - закокетничал Сталин. - Я о них заботился куда больше, чем все остальные правители СССР вместе взятые!

- Потому и не любят, что еле выжили! - пояснил Ницше.

- Однако большинство советских граждан меня боготворили! - торжествующе объявил Коба. Да и сейчас моих поклонников не так мало!

- Странности русского менталитета, - объяснил философ.

- Вы правы, господин Ницше! - вперед вышла душа гениального барда Булата Окуджавы. - Позвольте, я охарактеризую эти особенности...

«Давайте придумаем деспота,

Чтоб в душах царил он один

От возраста самого детского

И до благородных седин.

Усы ему вырастим пышные,

Тигриные вставим глаза,

Оденем в сапожки неслышные

И проголосуем все – за!

Давайте придумаем деспота,

Придумаем, как захотим.

Потом будет спрашивать не с кого,

Коль вместе его сотворим.

И пусть он над нами куражится

И пальцем грозится из тьмы,

Пока наконец не окажется,

Что сами им созданы мы!»

Великое стихотворение потрясло всех...

- «Эта штука будет посильнее «Фауста» Гете» - процитировал своего приемника Ленин.

- Чертовски правдивое стихотворение! - затряс козлиной бородой Люцифер. - Ты, Сталин, ухитрился наплодить в СССР себе подобных, а непохожих истреблял. Вот твои духовные детки тебя до сих пор и чтят! Желают возвращения расстрелов, лагерей, ночных «черных воронов», доносов, допросов – только чтоб «в стране был порядок!»

- Самый идеальный порядок царит на кладбищах, - сделал философский вывод Ницше.