Один из самых загадочных людей в русской истории вспомнил беспутное начало своей жизни:

- «В 15 лет в моем селе в летнюю пору, когда солнышко грело, а птицы пели райские песни, я мечтал о Боге... Душа моя рвалась вдаль... Не раз, мечтая, я плакал и сам не знал, откуда слезы и зачем они... Так прошла моя юность. В каком-то созерцании, в каком-то сне... И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился. Не удовлетворен был я, на многое ответа не находил, и грустно было. И стал я попивать»...

В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух девочек - Матрену и Варвару - и мальчика Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и отправил вместо себя туда сына. Проделав неблизкий путь за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, Григорий вернулся преображенным.

- До 30 лет я был блудодеем и вором, но вот к 30 годам, к возрасту, когда Господь Иисус начал Свое общественное служение, я переменился! Студент- семинарист встретился на моем пути и беседой своей наставлял заблудшую душу на истинный путь. С того времени начинается мое житие как «старца» Григория.

Во время молотьбы, когда над моей святостью смеялись домашние, я воткнул лопату в ворох зерна и пошел по святым местам... Ходил больше года, вернулся домой, в хлеву выкопал пещеру и молился там две недели. И опять пошел странствовать, поклоняться святым местам. Был в Киеве, как преподобный Серафим, и в самой Саровской пустыни, а потом на богомолье в Москве — и дальше по бесконечным российским городам и весям.

Вернулся домой после долгих странствий и, молясь в церкви, на глазах народа в усердии разбивал лоб об пол. С того времени было дано мне пророчествовать и исцелять. В Покровском я устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у меня поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми моими вестниками, распространив славу о великом чудотворце и праведнике далеко за пределы уезда, а потом и губернии.

...Вскоре в Петербурге о нем узнали многие иерархи церкви, в том числе духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны — отец Феофан.

Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга. Она и ее сестра встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях, и они упомянули гемофилию. Старец ответил, что лечит все недуги и этот - тоже.

Милица Николаевна вскоре после того специально представила странника августейшей чете. Однако первая встреча на них особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание.

Только с 1908 года Григорий и «папа» с «мамой» стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина и лучшая подруга императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец.

Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Ники и Аликс.

- Как это было славно! - ударилась в воспоминания императрица. - Поздний вечер. Мы с Аней играем Бетховена в четыре руки.

- Около полуночи по приказанию Ани Друг неслышно заходит в полуосвещенную комнату. Я сижу спиной к нему — продолжаю играть. Часы бьют полночь.

«Не чувствуешь ли, Саня: что-то происходит?»

«Да-да», - почти испуганно отвечаю я.

Аня медленно поворачивает голову, и я — послушно за ней вслед. Вижу в дверях, как видение, неясную фигуру мужика — и начинаю биться в истерике. Старец подошел ко мне, прижал к своей груди, тихо погладил, ласково приговаривая: «Не бойся, милая, Христос с тобой».

Встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые посетил дворец. Но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, оказалось весьма неблагоприятным. Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он оставался неотесанным лесовиком, которого не коснулась цивилизация.

Секретарь старца Арон Симанович:

«Сидя за столом, Григорий редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения».

Находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же больше приглашать его во дворец те не рискнули. И потому было решено видеться со старцем в доме у Вырубовой, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили Григория. И наследник, и царевны росли глубоко религиозными, и их восхищали святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.

Эти отношения хранились и странником, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Григорием связь августейшей четы с неграмотным мужиком оценивалась как монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В.А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в окружении императора неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о незваном пришельце начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А.В. Герасимову. Охранка быстро обнаружила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни — чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Ищейки не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими воистину нечеловеческими силами в служении что Венере, что Бахусу.

Генерал Герасимов:

- «Одним из самых ценных материалов для освещения личности Распутина послужил журнал наблюдений негласного надзора, установленного за Распутиным агентами охранки. Наблюдение было наружное и внутреннее, и шло это наблюдение за квартирой непрерывно... В связи с тем, что в периодической прессе особенно много внимания уделялось разнузданности Распутина, ставшей синонимом его фамилии, следствием было обращено на этот вопрос надлежащее внимание...

При этом выяснилось, что амурные похождения Распутина не выходили из рамок ночных оргий с девицами легкого поведения и шансонетными певицами, а также с некоторыми из его просительниц... Что же касается близости к дамам из высшего общества, то в этом отношении никаких положительных материалов наблюдением и следствием добыто не было».

До поры до времени компромат этот охранка придержала у себя, но весной 1911 года довела до самого П.А. Столыпина.

- Я пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть государю глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации императора и его семьи, - сообщил премьер-министр.

Николай Второй прервал своего самого талантливого подданного:

Я «внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне мне предан, но в заключение сказал: «Быть может, все, что вы мне говорите, - правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».

... Вскоре премьеру-правдолюбцу пришлось готовиться к отставке.

Не один Столыпин сообщал о темных делах старца. Его пробовала разоблачить воспитательница царских дочерей, фрейлина С.И. Тютчева, но добилась лишь того, что «святого черта» на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам, сама же она вскоре после этого получила отставку. Распутин же, узнав о случившемся, ушел паломником в Грецию на Афон — Святую гору, где располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше — в Святую землю, в Иерусалим.

Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, Григорий Ефимович опять встретил радушный прием в царской семье.