- Только не на российских! - опроверг своего гида ЕБН.

- За что ты так меня ненавидишь, Окуджава? - прямо спросил Хозяин.

- Загляни в воспоминания твоего бывшего друга, видного кавказского революционера Мдивани.

... Когда его судили, он, один из немногих в те времена, не побоялся говорить правду. Палачи за судейским столом пытались остановить смельчака, однако он не подчинился.

- Вы собираетесь приговорить меня к расстрелу. «Меня мало расстрелять, меня четвертовать надо! Ведь это я, я привел сюда XI армию, я предал свой народ и помог Сталину и Берии, этим выродкам, поработить Грузию и поставить на колени партию Ленина!»

Председатель сделал знак конвоирам, «преступника» скрутили. Вместе с ним повезли на казнь еще пятерых смертников со связанными руками. На окраине Тбилиси водитель остановил машину, приговоренных высадили, подвели к свежевырытой яме. Возле стояли два грузовика с негашеной известью и цистерна с водой. Старший конвоир подошел к Мдивани с пистолетом в руке.

- «Послушай, расстреляй меня потом, последним», - попросил тот.

- Зачем тебе это? - удивился палач.

- «Я хочу подбодрить товарищей...»

- Ах так!

Конвоир выстрелил ему прямо в грудь, в сердце, и подошел к следующему. Когда кончал шестого, услышал за спиной легкий стон, обернулся. Мдивани был еще жив: пальцы рук шевелились. Убийца подошел к распростертому на земле телу, достал патроны, зарядил пистолет и добил жертву несколькими выстрелами. Трупы сбросили в яму, засыпали известью, залили водой.

- Ну, а ты, Окуджава, тут причем? - удивился великий тиран.

- Среди казненных в тот ранний час был Михаил Окуджава, брат моего отца Шалвы, которому это испоганило всю жизнь...

- Ну, я в том деле замешан лишь косвенно. История погрома в Грузии, в том числе в местной литературе, связана с именем Лаврентия. Истребление честных писателей и поэтов, преследование тех, кто хотя бы пытался сохранить свое творческое лицо, - ко всему этому приложил руку свою он. Товарищ Берия, зачем ты ликвидировал коренную грузинскую интеллигенцию?

- Чтобы избавиться от старья и создать взамен нечто другое. И я своего добился! «У нас появилась совершенно новая советская интеллигенция. Она состоит на 80-90 процентов из выходцев из рабочего класса, крестьянства и других слоев трудящихся».

- Ну, крови народу пустить никогда не мешает, - кивнул головой Коба. - Но ты же доходил до абсурда! Твое бдительное око постоянно выискивало врагов в среде преподавателей и научной интеллигенции. Так, директор Батумского ботанического сада оказался «обнаглевшим буржуазным националистом». Чем тебе ботаник-то помешал?

- А не хотел сотрудничать! Как можно без стукачей работать? Литераторы в этом плане вели себя правильнее! Например, еврейского писателя Бабеля арестовали по доносу коллег Якова Эльсберга и Льва Никулина. Но Вы же, товарищ Сталин, тоже избавлялись от старой интеллигенции и поощряли шизофрению в поисках «врагов народа»!

... По приказу Генсека было ликвидировано знаменитое «Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев», вокруг которого группировались старые большевики, и журнал «Каторга и ссылка». Членам «Общества» и сотрудникам журнала предоставилась возможность познать ссылку и каторгу в основанном ими государстве. И сравнить с царскими...

- Какую шизофрению ты имеешь ввиду? - нахмурился Вождь.

Берия объяснил на примерах:

- «Нам известны факты, когда вражья рука в обыкновенный снимок тонко врисовывала портреты врагов народа, которые отчетливо видны, если газету или снимок попытаться внимательно просматривать со всех сторон», - писал журнал «Большевик» в августе 1937 года.

По всем областям бдительные коммунисты вооружились лупами – и было много достижений. Скажем, на Ивановском текстильном комбинате секретарь парткома забраковал годами выпускаемую ткань, потому что «через лупу обнаружил в рисунке свастику и японскую каску».

Так что повсюду Вы могли видеть одно похвальное рвение.

- Несмотря на всеобщую, порожденною пропагандой любовь ко мне, не все советские граждане, оставшиеся на свободе, были мною довольны... - начал размышлять вслуг тиран. - Почему?

- Вас, я имею ввиду Вас лично, было слишком много. «Сталин туда, Сталин сюда, Сталин тут и там. Нельзя выйти на кухню, сесть на горшок, пообедать, чтобы Сталин не лез следом: он забирался в кишки, в мозг, забивал все дыры, бежал по пятам за человеком, звонил к нему в душу, лез в кровать под одеяло, преследовал память и сон», - процитировала свою запись в дневнике одна из женских душ.

- В возвеличивании Вождя переусердствовать невозможно! - оборвал ее Коба. - Недаром русская пословица гласит: «Себя не похвалишь – стоишь как оплеванный». И в поисках врагов, кстати, тоже! Каков главный лозунг наших чекистов, Лаврентий?

- «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»

- Правильно!

- Да Вы, товарищ Сталин, своих друзей и почитателей почему-то очень часто принимали за врагов народа – и превращали в трупы! - пожаловался с горечью известный журналист и публицист Михаил Кольцов. - Вернувшись из Испании, провел три часа у Вас. Помните наш диалог? Вы «... остановились возле меня, прижали руку к сердцу и поклонились.

- «Как Вас надо величать по-испански, Мигуэль, что ли?»

- «Мигель, товарищ Сталин».

- «Ну так вот, дон Мигель. Мы, благородные испанцы, сердечно благодарим за Ваш интересный доклад. До свиданья, дон Мигель».

Я начал уходить, но у двери Вы меня окликнули, и произошел какой-то странный разговор.

- «У Вас есть револьвер, товарищ Кольцов?»

- «Есть, товарищ Сталин».

- «Но Вы не собираетесь из него застрелиться?»

- «Конечно, нет», - еще более удивляясь, ответил я.

- «Ну вот и отлично, - ответили Вы, - отлично. Еще раз спасибо, товарищ Кольцов, до свиданья, дон Мигель...»

17 декабря 1938 года я был арестован и затем расстрелян. За что?

- Ха! А кто в числе прочих деятелей советской печати создал вокруг Ежова ореол «талантливого человека», «вернейшего ученика Сталина», «человека, который видит людей насквозь»... Ты, Миша, находясь в плену общественной слепоты, характеризовал в «Правде» этого аморального карлика как «чудесного несгибаемого большевика... который дни и ночи, не вставая из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора». Что ж, я Кольку на «станцию Могилевскую» отправил, а тебя, его приспешника, да еще и побывавшего за границей, должен был в живых оставить? Шалишь, брат.

- Но вместе со мной Вашими жертвами сделались гениальный реформатор сцены Всеволод Мейерхольд и выдающийся мастер слова Исаак Бабель. Все мы обвинялись в чудовищных вещах: антисоветской деятельности, терроризме, в связях чуть ли не со всеми иностранными разведками... Но они-то к «ежовщине» никакого отношения не имели!

- Лаврентий, объясни ему!

- Я готовил тогда громкий процесс знаменитостей. И загодя составлял списки очередных «вредителей», «шпионов», «террористов». Ими должны были стать самые известные писатели, режиссеры, артисты – Леонид Леонов и Валентин Катаев, Всеволод Иванов и Юрий Олеша, Сергей Эйзенштейн и Григорий Александров, Леонид Утесов и многие другие. Но отказ Мейерхольда, Кольцова и Бабеля признаться в «злодеяниях» сорвал этот сладостный для меня замысел. Эх, времени не хватило! А с писателями мне еще и Фадеев мешал!

... Генеральный секретарь Союза советских писателей пользовался особым расположением Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Сталину он нравился даже чисто по-человечески.

Фадеев: - Я был в качестве гостя на съезде партии Грузии в 1937 году и покритиковал потом в письме Сталину культ первого секретаря Берии. Тот это запомнил. Прошло время, Лаврентий стал наркомом внутренних дел. Аресты продолжались. Я был очень лояльным к режиму человеком, но иногда пытался вступиться за кого-то из тех, кого знал и любил.

Сталин тяжело посмотрел на него:

- «Все ваши писатели изображают из себя каких-то недотрог. Идет борьба, тяжелая борьба. Ты же сам прекрасно знаешь, государство и партия с огромными усилиями вылавливают всех тех, кто вредит строительству социализма, кто начинает сопротивляться. А Вы вместо того, чтобы помочь государству, начинаете разыгрывать какие-то фанаберии, писать жалобы и тому подобное».