- «... ГЛУПЦЫ ТОЛЬКО ПРЕЗИРАЮТ МУДРОСТЬ И НАСТАВЛЕНИЕ... МЕРЗОСТЬ ПРЕД ГОСПОДОМ РАЗВРАТНЫЙ...» - ответил притчей иудейский царь.

- Да что у вас тут творится? Бедлам какой-то! - не сдержался ЕБН.

- Все, как в России при тебе, – беспорядок. Только у вас там – обычный бытовой, а здесь – творческий, - профилософствовал философ.

- Да тут все перевернуто!

- «Счастлив, кто падает вниз головой:

Мир для него хоть на миг, а иной», - подал реплику Ходасевич.

... Творческие души все умножались и гудели, будто пчелы в улье. Ельцин едва успевал краем уха улавливать отдельные диалоги.

- «Хрен получишь» и «ни хрена не дам», как ни странно, синонимы!

- Эй, слушай туда!

- Куда «туда»?

- А куда «сюда», ты никогда не спрашивал?

Насмешники тем временем переключились с небесных авторитетов на земных:

- Давайте-ка приколемся над Маяковским!

- Может, лучше над Ельциным?

- Сразу над обоими! Задаю тему! Какой смысл имели бы стихи поэтов 20-30-х годов в годы 90-е? Поехали!

- «Но тут словно лимоном рот

Скривило господину,

Это господин чиновник берет

Мою краснокожую паспортину...»

Твои стишки это, Маяковский?

- Да.

- А чего ж не добавил, что пограничник иностранный при этом шептал: «Боже мой, опять русская мафия!»

- Эй, Ельцин, расскажи Володе, как в твое царствие, заменив всего одну запятую на точку, превратили в свою противоположность содержание его чуть ли не самого известного стиха:

«Ешь ананасы, рябчиков жуй,

День твой последний. Приходит буржуй»!

- Граждане преисподней! «Не делайте под Маяковского – делайте под себя».

- Он еще огрызается! Знаешь, какие стихи ты бы писал при Ельцине? Слушай!

Зимой в Куршавеле

снега не густо,

Но шубы прилипли к потненьким: :

Тусят здесь олигархи – квасят капусту

На буржуйском своем

субботнике.

Дяденьки, что вы делаете тут -

Столько богатых дядей?

Строим капитализм – свободный труд:

Бабло отбирать у людей!

- А также нанимать бл...дей! - продолжил рифму Сатана. - Володя! Достань что-нибудь «из широких штанин дубликатом бесценного груза» и покажи насмешникам!

- Эй вы, инвалиды умственного труда, не завидуйте мне! Бесполезно. «Я сумел научиться не писать обыкновенных стихов… И вообще, кто хочет получить бесплатно в морду, выстраивайтесь в очередь в фойе!»

- «Маяковский, каким местом Вы думаете, что Вы поэт революции?»

- «Местом, диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос».

- «Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!»

- «Мои стихи не печка, не море и не чума!»

- «Маяковский, Вы считаете себя пролетарским поэтом, коллективистом, а всюду пишите: я, я, я...»

- «А как Вы думаете, Николай Второй был коллективистом? А он всегда писал: «Мы, Николай Вторый...» И нельзя везде во всем говорить «мы». А если Вы, допустим, начнете объясняться в любви к девушке, что же, вы так и скажете: «Мы вас любим»? Она же спросит: «А сколько вас?»

- А что там Вы накарябали про поэтессу Веру Инбер?

- «Ах, у Инбер,

Ах, у Инбер

Что за глазки, что за лоб!

Все смотрел бы, все смотрел бы

На нее б!»

- А по поводу нецензурных надписей на Доме-музее Герцена?

«Хер цена

Дому Герцена».

Заборные надписи плоски.

С этой — согласен.

В. Маяковский».

Дьявол, как всегда, решил подгадить великому поэту:

- Володя, расскажи лучше про своих любимых женщин!

Маяковскому стало плохо. Любовниц у него было немало, но настоящую страсть он питал к двум. Обе оказались его недостойны...

Лиля Брик расценивала нормальную семью как мещанство. «Вы представляете, - говорила она, - Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности!», имея в виду их брак на троих: Лиля и Осип Брики и Маяковский.

Любила ли она поэта? Наверное, да, но очень непродолжительное время. «Какая разница между Володей и извозчиком? - спрашивала она своих подруг. - Один управляет лошадью, другой — рифмой». Переживания гения мало трогали ее, но она видела их «пользу»: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».

Самоубийствоо поэта восприняла эта дамочка с искренним удивлением, огорчением, но без трагизма. После похорон у Бриков пили чай, шутили, говорили о разных разностях...

Лиля забыла его, как и всех своих поклонников. Восьмидесятилетней старухой она завершила свою жизнь в одном из европейских отелей — покончила с собой из-за несчастной любви... Какая гримаса истории!

Ничуть не лучше была Вероника Полонская — последняя любовь поэта. В то роковое утро 14-го апреля 1930 года Маяковский просил ее стать его женой, остаться с ним, начать новую и счастливую жизнь... Но она, ссылаясь на то, что опаздывает на репетицию, ушла, в очередной раз пообещав, что все решится вечером... Не пройдя и нескольких шагов от его двери, услышала звук выстрела. Вернулась — уже к умирающему — и через несколько минут... побежала на репетицию. «Простите, - оправдывалась она перед режиссером. - Только что застрелился Маяковский. Я прямо оттуда». И... осталась репетировать.

Через месяц Вероника вышла замуж — за театрального рабочего...

Друзья проявили себя столь же изменчивыми и жестокосердными, как любовницы...

За два месяца до его кончины поэт Кирсанов, бывший друг, написал о Маяковском: «Пемзой грызть, бензином кисть облить, чтобы все его рукопожатья со своей ладони соскоблить!» 17-го апреля, в день похорон, он со слезами на глазах на траурном митинге читал с балкона «Во весь голос». Председательствовал в похоронной комиссии Артемий Халатов, за десять дней до смерти приказавший вырвать портрет Маяковского из всего тиража журнала «Печать и революция»...

В 1925 году гениальный поэт завершил одно из стихотворений такими строками:

«Я хочу быть понят моей страной,

а не буду понят — что ж?!

По родной стране

пройду стороной,

Как проходит косой дождь».

- Пророческие вирши, - пожевал козлиными губами хозяин инферно. - Они относятся не только к тебе, но и ко всем советским деятелям литературы и искусства. Целый пласт российской культуры, созданный за 70 лет, канул в небытие... Чем не новая Атлантида!

Замечание Люцифера было настольоко серьезным, что хулители Маяковского притихли...

- Ладно, фиг с тобой. Давайте под Блоком поиздеваемся:

«Стоит буржуй, как пес голодный,

Стоит безмолвный, как вопрос.

И старый мир, как пес безродный,

Стоит за ним, поджавши хвост».

Ельцин, в твое время так предприниматель себя вел при вызове в налоговую инспекцию или при встрече с твоим чиновником.

- «Я задыхаюсь... Мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу», - прошептал Блок свои предсмертные слова...

- А этой жабой стал Ельцин! - захохотал кто-то. И тут же переключился на еще одного великого советского поэта…

Есенин предавался любимому занятию: сочинял экспромтом частушки.

Екатерина Есенина, сестра поэта:

- «Сочинять Сережа начал еще до поступления в школу. Так, к примеру, придут к нам в дом девушки — Сережа на печке; попросят его - «Придумай нам частушку». Он почти сразу сочинял и говорил: «Слушайте и запоминайте». Потом эти частушки распевали на селе по вечерам». За свою жизнь Есенин соберет почти 5000 народных частушек.

А больше всего он обожал играть на гармони в кругу друзей и петь частушки... про каждого из присутствующих. В своих воспоминаниях поэт как раз переживал один из таких вечеров.

Новый год встречали в Доме печати. Есенина упросили спеть его литературные частушки. Василий Каменский взялся подыгрывать на тальянке. Каменский уселся в кресле на эстраде, Есенин — у него на коленях. Начали:

- «Я сидела на песке

У моста высокого,

Нету лучше из стихов

Александра Блокова!..

Ходит Брюсов по Тверской

Не мышой, а крысиной.

Дядя, дядя я большой,