Троцкий поддержал буржуазного философа:
- В свое время я сказал: «Даже если удастся устранить Сталина, его место займет один из кагановичей, который будет объявлен великим и мудрым вождем». Дело не столько в одной личности, сколько в желании большинства населения.
- Мои так называемые «репрессии» - всего лишь продолжение общепартийной линии, - торжественно заявил Коба. - «Я утверждаю, что нынешний режим в партии есть точное выражение того самого режима, который был установлен в партии при Ленине во время X и XI съездов». И берусь это доказать с фактами и цифрами в руках!
26 июня 1918 года товарищ Ленин написал Зиновьеву: «Мы грозим даже в резолюциях совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров».
Декрет СНК Северной области от 19 августа дал ЧК право немедленного расстрела «за контрреволюционную агитацию, за призыв красноармейцев не подчиняться распоряжениям Советской Власти, за явную или тайную поддержку того или иного иностранного правительства, за вербовку сил для чехословацких или англо-французских банд, за шпионство, за взяточничество, за грабеж и налеты за саботаж».
- Уже 21 августа, - успел вставить Дзержинский, - газета «Северная Коммуна» опубликовала первый список расстрелянных по этому декрету. В их числе были двое чекистов: они присваивали вещи приговоренных. Владимир Ильич нас тогда предупредил: «Я лично буду проводить в Совете Обороны и в Цека не только аресты всех ответственных лиц, но и расстрелы...»
- После убийства руководителя петроградского ЦК Урицкого, - продолжил Сталин, - ВЦИК принимает во всеуслышание решение о начале красного террора: «Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районкам право самостоятельно расстреливать... Устроить в районах маленькие концентрационные лагеря... Принять меры, чтобы трупы не попали в нежелательные руки. Ответственным товарищам ВЧК и районных ЧК присутствовать при крупных расстрелах. Поручить всем районным ЧК к следующему заседанию доставить проект решения вопроса о трупах...»
5 сентября принято такое же по смыслу решение Совнаркома. В газетах ведутся дискуссии о допустимости пыток. «Известия» в 1918 году, «Правда» в 1919-м сочувственно писали о коммунистах, которые сами попали под пытки за какие-то пустяковые преступления. То есть сам факт применения пыток не отрицается, выражается лишь сожаление, что обидели «своих».
Владимир Ильич попрекнул Дьявола, что бесы не догадались брать заложников, чтобы приобретать души взамен. Мы их брали уже в декабре 1917 года! А в сентябре 1918 года нарком внутренних дел Петровский издает «Приказ о заложниках»: «Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейшей попытке сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безусловный массовый расстрел». Заложники, обычно «бывшие люди», на политические действия не способные, уничтожались с единственной целью – запугать население.
- Да вы – нелюдь! - раздался голос вождя сибирских восставших крестьян Соловьева. - «Мы всегда полагали, что эта власть, кроме обмана и жестокости, кроме крови, ничего не может дать населению, но все-таки полагали, что правительство состояло из людей нормальных, что власть принадлежит хотя и жестоким, но умственно здоровым. Теперь этого сказать нельзя... Разве вообще допустимо, чтобы психически нормальному человеку пришла в голову мысль требовать ответа за действия взрослых – у человека малолетнего...
Граждане, вы теперь видите, что вами управляют идиоты и сумасшедшие, что ваша жизнь находится в руках бешеных людей, что над каждым висит опасность быть уничтоженным в любой момент».
- Товарищ Дзержинский образцово организовал расправу с классовыми врагами, - похвалил «железного Феликса» Коба. - Реальных контрреволюционных организаций, правда, чекисты раскрыли немного, и главные из них – Союз защиты родины и свободы Савинкова. Национальный центр в Москве и Петрограде. Но зато ЧК расстреливала по малейшему подозрению сотни офицеров, чиновников и духовенства. По спискам. К примеру, в Петроград спустили «разнарядку» на истребление 500 человек. Но верный сын РКП(б), глава питерской ЧК Глеб Бокий перевыполнил план партии: отправил в могилу 900 человек в Питере и еще 400 – в Кронштадте. При этом в способах казни проявил немало сметки и изобретательности, даже юмора. В Кронштадте сталкиваемых в воду связывали проволокой по 2-3 человека вместе: это называлось «гидра контрреволюции». Топили в баржах сотнями.
Впрочем, Феликс Эдмундович, расскажите сами о своей работе в годы Гражданской войны и после.
- Вообще за вторую половину 1918 года расстреляно больше 50 тысяч человек. Не меньше дополнительно убили в октябре этого года, после восстания командира 11-й армии Сорокина. Сразу же после этого мятежа началось массовое избавление от заложников – духовенства, купечества, интеллигенции, офицерства. В те дни в Пятигорске были зарублены 160 заложников из аристократии и офицерства, в том числе генерал Рузский. Всех их вывели на склон горы Машук, раздевали до белья, ставили на колени и приказывали вытянуть голову. Глава местной ЧК Атарбеков лично резал гадов кинжалом!
В начале официального террора казнили публично: считалось, что таким образом народ запугать можно сильнее. 5 сентября в Москве в Петровском парке расстреляли 80 деятелей царского режима, арестованных еще Временным правительством. Потом «шлепали» на Ходынском поле, под звуки военного оркестра. Трупы развозили по моргам и анатомическим театрам.
Но мы скоро убедились – как раз таинственное исчезновение человека пугает и парализует больше. Тогда казни сделались закрытыми.
С осени 1918 года Чрезвычайная Комиссия получила и чисто хозяйственные функции: мы додумались использовать дармовую рабочую силу. ЧК надзирала за всеми принудительными работами, на которые гоняли буржуев. В частности, нам поручали заготовку дров. Так что эксплуатировать зеков на лесоповалах начали вовсе не в 1930-е годы, при товарище Сталине, а в 1918 году при товарище Ленине.
В феврале 1919 года я объявил во ВЦИКе, что массовое сопротивление в основном подавлено, но классовый враг проникает в советские учреждения поодиночке для саботажа. Надо искать отдельные нити, а для этого в каждом учреждении за кадрами должен следить чекист. Так появился «первый отдел», он же - «особый». Одновременно мы создали разветвленную сеть секретных осведомителей...
Ницше не выдержал долгого молчания:
- А правда, что в 1919 году в Москве сочли, что бойскауты – организация контрреволюционная? И несколько сотен мальчиков-бойскаутов, от 12 до 16 лет, были расстреляны?
- Правда, - не моргнув призрачным глазом, ответил друг детей Дзержинский.
- Их мучали, пытаясь выведать какие-то секреты?
- А вот это – ложь! Их не пытали – слишком было очевидно, что никто из них ничего не сделал и даже не замышлял. Просто они были «лишними», «буржуазными элементами».
- А верно ли, что именно чекисты изобрели первые концлагеря?
- Нет, их придумали англичане в начале XX века для пленных буров в Южной Африке. Мы лишь 8 сентября 1918 года официально создали концентрационные лагеря: с колючей проволокой и штатом охраны. В агусте 1918 Владимир Ильич дал нам конкретное указание: «... провести массовый террор... сомнительных запереть в концентрационный лагерь». Как хорошо, что товарищ Ленин великолепно знает мировую историю и умеет выбирать из нее ценный положительный опыт!
Правда, осенью 1918 года заключенных содержалось там немного: около 35 тысяч. Но прошло через концлагеря больше. Это было разумно. Зачем тратить боеприпасы, если «бывшие люди» сами подыхали от голода?
Тем временем все присутствующие приняли участие в процедуре расстрела, описанной очевидцем...
«Больно стукнуло в уши. Белые серые туши рухнули на пол. Чекисты с дымящимися револьверами отбежали назад и тут же щелкнули курки. У ресстрелянных в судорогах дергались ноги... Двое в серых шинелях ловко надевали трупам на шеи петли, отволакивали их в темный загиб подвала. Двое таких же лопатами копали землю, забрасывали дымящиеся ручейки крови. Соломин, заткнув за пояс револьвер, сортировал белье расстрелянных. Старательно складывал кальсоны с кальсонами, а верхнее платье отдельно... Трое стреляли, как автоматы, и глаза у них были пустые, с мертвым стеклянистым блеском. Все, что они делали в подвале, делали почти непроизвольно... Только когда осужденные кричали, сопротивлялись, у троих кровь пенилась жгучей злобой... И тогда, поднимая револьверы к затылкам голых, чувствовали в руках, в груди холодную дрожь. Это от страха за промах, за ранение. Нужно было убить наповал. И если недобитый визжал, харкал, плевался кровью, то становилось душно в подвале, хотелось уйти напиться до потери сознания... Раздевшиеся живые сменяли раздетых мертвых. Пятерка за пятеркой. В темном конце подвала чекист ловил петли, спускавшиеся в люк, надевал их на шеи расстрелянным... А в подвал вели и вели живых, от страха испражняющихся себе в белье, от страха потеющих, от страха плачущих».