Кайзер являлся главой исполнительной власти, назначал и отправлял в отставку высших должностных лиц империи, в том числе канцлера. Он определял содержание внешней политики, заключал договоры и союзы с другими государствами, с согласия бундесрата мог объявлять войну и мир. Конституция вверяла ему командование армией и флотом. За императором закреплялось право созывать и распускать бундесрат и рейхстаг, право разработки имперских законов и контроля над ними. Ему принадлежала прерогатива применять санкции в отношении государств, нарушающих союзные обязательства. В затруднительных случаях он интерпретировал конституцию. Конституция 1871 г. отразила консервативные представления правящих кругов (и массового сознания) о государственной власти монарха, воля которого является высшей.
В государственной структуре Германской империи высоко значимой была роль имперского канцлера. Одновременно он являлся председателем бундесрата и при равенстве голосов в верхней палате его голос имел решающее значение. Канцлером империи становился, как правило, премьер-министр Пруссии. Имперское правительство определяло торговую, таможенную политику, развитие флота, транспортной системы, контролировало банковское дело, чеканку монет, зарубежные платежи, консульскую службу.
Позитивным было провозглашение Конституцией — впервые в истории Германии — равного избирательного права для мужчин, достигших возраста 25 лет. Однако избирательных прав были лишены женщины, нижние чины армии и флота, лица, получающие пособия для бедных. Конституция уравняла в правах евреев с коренным населением. Однако в Пруссии до 1918 г. сохранялась избирательная система 1850 г., которая разделяла избирателей на три класса по количеству уплачиваемых налогов.
Конституция империи создавалась как механизм, призванный обеспечить решение представителями юнкерства и крупной буржуазии при гегемонии Пруссии важнейших внутри- и внешнеполитических задач. Глава XI закрепляла всеобщую воинскую обязанность. Она включала право вводить по всей империи прусское военное законодательство, использовать армию в полицейских целях, объявлять военное положение на территории любого союзного государства.
В 1871-1890 гг. ключевой фигурой в политической системе империи являлся ее канцлер Отто фон Бисмарк (1815-1898), впоследствии граф, князь и герцог. Его влияние было так велико, что этот период получил название «эры Бисмарка». С его именем связывается проведение политики, определяемой такими понятиями, как «революция сверху», «германский бонапартизм» и пр. Бисмарк был ярым монархистом, склонным к силовым действиям и к пренебрежению правом. Он преклонялся перед армией и говорил, что в его груди бьется сердце прусского офицера. За неуклонное продвижение к цели — объединению Германии путем войн с Данией, Австрией, Францией — он получил прозвище «железного канцлера». Как политик, он всегда руководствовался государственными интересами, и от этого принципа никогда не отступал. Во имя создания могущественной Германии канцлер подавлял свои личные симпатии и вступал в соглашения, которые способствовали достижению этой цели. Но когда соглашение исчерпывало себя, он без сожаления отбрасывал своих недавних союзников.
Важнейшей задачей, которую предстояло решить правительству Бисмарка, было создание национального государства. Немецкий историк Вольфганг Моммзен писал, что Германская империя, возникшая в 1871 г., не являлась национальным государством, а была подобна раковине, в полости которой впервые в истории немцы, как моллюски, должны были вызреть в нацию. Трудность этого процесса заключалась в том, что население, проживавшее на всех германских территориях, в отличие от жителей других европейских стран не чувствовало себя единой нацией. Священная Римская империя являлась конгломератом национальных образований с полицентризмом власти и не была в полном смысле ни нацией, ни государством. Поэтому создание централизованного государства с едиными структурами и чувством национальной идентичности оказалось сложной задачей. Правители союзных государств, политические партии, конфессии имели различные представления о путях решения этой проблемы. Так, южногерманские государства стремились сохранить как можно больше самостоятельности, чтобы противостоять гегемонии Пруссии. Вильгельм I (1797-1888), опасаясь роста сепаратистских настроений в среде государей, вначале даже отказывался от титула «германский император», предпочитая титул «император Германии», однако позднее уступил нажиму Бисмарка. Имперские власти стремились также нейтрализовать негативное впечатление от серии войн, завершивших процесс объединения страны, и постоянно подчеркивали, что Эльзас и Лотарингия являются «старыми имперскими землями» Германии, что Шлезвиг и Гольштейн относятся к империи вследствие наличия в них немецкоязычного населения. Учитывая сильные сепаратистские настроения среди жителей аннексированной Польши, вошедшей в состав Пруссии, власти ограничивались ссылкой на то, что они нашли свою родину в Пруссии и должны сохранить ее в объединенной Германии.
Для формирования у немцев национального чувства власти империи использовали недавнюю франко-прусскую войну. Призывы к консолидации нации обусловливались необходимостью противостоять «общему врагу» — Франции, в которой были сильны настроения реваншизма. Символическим было провозглашение Германской империи на территории Франции в Версальском дворце 18 января 1871 г. В этот день ровно 170 лет назад курфюрст Бранденбурга Фридрих III завладел прусской короной. Помпезность церемонии должна была закрепить в общественном сознании глубину поражения Франции, препятствовавшей объединению Германии, особую значимость для всех немцев победы Пруссии и ее главенство во вновь созданной империи. Сам акт оглашения Вильгельмом I на этой церемонии прокламации «К германскому народу» о создании империи публицисты, историки, художники вскоре мифологизировали, подчеркивая в этом событии реализацию имперской идеи, особую германскую миссию Пруссии и династии Гогенцоллернов.
Расчет Бисмарка на то, что поражение Франции и создание империи укрепят национальные чувства и вызовут единение, в определенной степени оправдался. Депутат рейхстага фон Унру, путешествуя по Вюртембергу и Бадену, отмечал в заметках, что повсеместно он «видел над стойками и прилавками неумелые, дилетантски нарисованные изображения кайзера и Бисмарка, престолонаследника и Мольтке... Кайзер и империя повсюду вызывали настроения энтузиазма». Иной была реакция ряда германских князей. Баварский принц Отто писал в начале феврале 1871 г. своему брату о тяжкой участи «находиться в Германии, в которой доминирует Пруссия», и о церемонии провозглашения империи, на которой было все так «горделиво, блестяще, великодержавно» и в то же время так «бессердечно и пусто».
Правящие круги Германии в процессе формирования нации использовали все, что в сознании немцев напоминало об их общности: язык, культуру, историю. Эти компоненты были необходимой, но отнюдь не достаточной предпосылкой тому, чтобы из немецкой «культурной нации» возникло национальное государство. В 1871 г. еще только шел поиск идей, которые сплотили бы Германскую империю. Одной из первых такие идеи по традиции попыталась сформулировать протестантская церковь. Ее иерархи утверждали, что евангелическая церковь является «цементирующим средством» империи и нации. В конце января 1871 г. придворный проповедник А. Штёккер заявил, что, наконец, «воплотилась Святая евангелическая империя германской нации». Одна из газет этой конфессии в марте 1871 г. превозносила Вильгельма I как монарха, положившего начало «новому этапу истории евангелической империи германской нации». Лозунги «евангелической монархии» и «евангелической империи» были призваны стать несущими конструкциями объединенной Германии, стержнями национальной идентичности. Одновременно они выступали в качестве критериев отличия старой католической средневековой империи от новой протестантской, созданной Бисмарком, и отличия Германии от Австрии.
