Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

К тому же в его сердце зашевелилась теперь новая надежда. Любовь его к Луизе возрастала с каждым днем; обладание лишь усилило ее. Их связь приобрела теперь такую гласность, думал он, что Луизе немыслимо оставаться в Неаполе и ждать возвращения мужа. И вполне возможно, что она воспользуется выбором, предоставленным патриотам, — оставаться в Неаполе или бежать, — чтобы покинуть не только Неаполь, но и вообще Италию. Тогда уж она будет безраздельно и навсегда принадлежать ему, Сальвато, и ничто не сможет их разлучить.

Во время мирных переговоров, которые велись под его руководством, Сальвато, движимый этими помыслами, многократно разъяснял Луизе смысл пятого пункта капитуляции, согласно которому все упомянутые в документе лица имели право по своему желанию остаться в Неаполе либо отплыть морем в Тулон.

И каждый раз Луиза вздыхала, прижимала его к своей груди, но ничего не говорила.

Дело было в том, что Луиза, несмотря на свою великую любовь к Сальвато, еще ничего не решила и в страхе отворачивалась от будущего, отступая перед необходимостью причинить столь огромное горе или мужу, или любовнику.

Конечно, будь она свободна, для нее, как и для Сальвато, не существовало бы большего счастья, как последовать за другом сердца хоть на край света. Она без сожаления оставила бы друзей, Неаполь, даже тот домик, где протекло ее детство, такое спокойное, чистое и беззаботное. Но рядом с образом этого счастья росли во мраке призраки сердечных угрызений, и она не могла отогнать их.

Уехать значило обречь на страдания и одинокую старость того, кто был ей отцом.

Увы! Неодолимая страсть, именуемая любовью, эта душа вселенной, побуждающая людей совершать самые великие деяния и самые страшные преступления, с голь изобретательная по части оправданий, пока грех еще не совершен, может противопоставить угрызениям совести одни только стенания и слезы.

На все настояния Сальвато Луиза не хотела ответить «да» и не осмеливалась ответить «нет».

Как многие люди в несчастье, она в глубине души уповала на чудо, что будет ниспослано свыше и укажет ей выход из безнадежного положения.

Но время шло, и, как было сказано, 22 июня полковник Межан, охраняемый роялистской кавалерией, спустился из замка Сант’Эльмо, чтобы встретиться с членами Директории.

Полковник намеревался во время визита предложить свои услуги в качестве посредника в переговорах с кардиналом, поскольку Директория не надеялась отстоять желательные для патриотов условия.

Читатели помнят ответ Мантонне: «Мы не станем вести никаких переговоров до тех пор, пока последний санфедист не покинет пределов города».

Желая составить мнение о том, в какой степени форты Неаполя способны поддержать высокомерные слова Мантонне, Законодательная комиссия, которая заседала в Национальном дворце, вызвала коменданта Кастель Нуово.

Оронцо Масса, кого мы уже неоднократно упоминали, не останавливаясь подробнее на его особе, имеет в этой книге право на нечто большее, чем простое включение его имени в мартиролог отечества.

Масса происходил из знатной семьи. С юных лет он служил артиллерийским офицером и подал в отставку через четыре года после того, как королевское правительство вступило на путь деспотизма и кровопролития, начав с казней Эммануэле Де Део, Витальяни и Гальяни. После провозглашения Республики он пожелал служить ей как рядовой солдат.

Республика сделала его генералом.

Это был человек красноречивый, бесстрашный, с возвышенными чувствами.

От имени Законодательной комиссии к Массе обратился Чирилло.

— Оронцо Масса, — сказал он, — мы пригласили вас сюда, чтобы узнать, есть ли надежда на оборону замка и спасение города. Отвечайте откровенно, ничего не утаивая, ни хорошего, ни плохого.

— Вы просите отвечать со всей прямотой, — отозвался Масса. — Я так и сделаю. Город потерян. Никакие усилия, никакой человек, будь то сам Курций, не могут его спасти. Что касается Кастель Нуово, хозяева в нем пока еще мы, но по одной-единственной причине: против нас воюют неопытные солдаты, неумелые банды, руководимые священником. Море, гавань, порт в руках врага. Замок беззащитен против артиллерии. Куртина разрушена, и если бы я был не осажденным, а осаждающим, я взял бы замок за два часа.

— Значит, вы за мир?

— Да, если мы можем заключить его на условиях, согласных с нашей воинской и гражданской честью, в чем я, впрочем, сомневаюсь.

— А почему вы сомневаетесь в том, что мы можем заключить почетный мир? Разве вы не знаете предложенных Директорией условий?

— Знаю и потому сомневаюсь, что кардинал их примет. Враг, который кичится тем, что он прошел триумфальным маршем через всю страну вплоть до наших стен, враг, подстрекаемый низостью Фердинанда и ненавистью Каролины, не захочет даровать жизнь и свободу вождям Республики. Я считаю, что следует, по крайней мере, двадцати гражданам принести себя в жертву ради спасения всех. Поскольку таково мое решение, я прошу вписать меня или, вернее, разрешить мне поставить мое имя первым в списке.

Под ропот восхищения он подошел к столу председателя и твердой рукой начертал на чистом листе бумаги сверху:

«Оронцо Масса — к смерти».

Загремели аплодисменты, и законодатели в один голос вскричали:

— Все! Все! Все!

Комендант Кастель делл’Ово Л’Аурора тоже не видел возможности держать долее оборону и рассудил также, как его коллега Масса.

Оставался Мантонне; надо было склонить его к мнению других командующих: ослепленный храбростью, он всегда сдавался последним, когда следовало уступить доводам разума.

Решено было, что генерал Масса поднимется в монастырь святого Мартина и переговорит с патриотами, укрепившимися у подножия замка Сант’Эльмо; если ему удастся прийти к согласию с ними, он предупредит полковника Межана, что его присутствие в Директории необходимо.

Коменданту Кастель делл’Ово был выдан пропуск от имени кардинала.

Комендант Масса убедил Мантонне в том, что самое верное решение — принять участие в переговорах и заключить мир на предложенных Директорией условиях и даже на худших; затем, как договаривались, он сообщил полковнику Межану, что его ждут, чтобы передать условия кардиналу.

Вот почему 22 июня комендант замка Сант’Эльмо покинул крепость и спустился в город.

Он направился прямо к занимаемому Руффо дому у моста Магдалины, не скрыв от Директории, что не питает особых надежд на принятие кардиналом подобных условий.

Кардинал поджидал парламентёра в обществе кавалера Мишеру, английского командующего Фута, командующего русским отрядом Белли и командующего оттоманскими силами Ахмета.

Межан был немедленно препровожден к его преосвященству и представил ему параграфы капитуляции — документ, уже подписанный генералом Массой и комендантом Л’Ауророй.

Кардинал взял бумагу, прочитал ее и вместе с кавалером Мишеру и главами английского, русского и турецкого войск вышел в соседнюю комнату, чтобы обсудить условия.

Через десять минут он вернулся, взял перо и без дальнейших разговоров поставил под именем Л’Ауроры свою подпись.

Затем он передал перо командующему Футу, тот в свою очередь командующему Белли, а последний — командующему Ахмету.

Единственное, чего потребовал кардинал, — пометить договор не подлинной датой его подписания, 22 июня, а четырьмя днями раньше, то есть 18-м.

Это требование, с которым сейчас же согласился полковник Межан, но которое показалось загадкой всем остальным, для нас вовсе не является загадочным, поскольку мы глубже знакомы с той эпохой и к тому же в 1860 году нам посчастливилось заполучить в свои руки переписку короля и королевы.

Кардинал хотел, чтобы дата подписания договора предшествовала дате получения им письма от королевы, где ему решительно возбранялось вести какие бы то ни было переговоры и заключать соглашения с мятежниками.

Он желал получить право сказать, будто письмо пришло, когда капитуляция уже была подписана.

317
{"b":"168815","o":1}