Клагман открыл портфель и положил его перед молодым банкиром.

— Какая сумма содержится в портфеле? — спросил Андреа.

— Шестьсот тридцать пять тысяч четыреста двенадцать дукатов в векселях на Лондон, Вену и Франкфурт.

Андреа проверил и нашел счет правильным.

— Отец, — сказал он, — у меня имеются шестьсот тридцать пять тысяч четыреста двенадцать дукатов в векселях.

Затем он обратился к Клагману:

— А сколько в кассе?

— Четыреста двадцать пять тысяч шестьсот четыре дуката, господин Андреа.

— Слышишь, отец?

— Отлично слышу, сынок. Но у меня перед глазами общий баланс. Вклады кредиторов составляют один миллион четыреста пятьдесят пять тысяч шестьсот двенадцать дукатов, а задолженность дебиторов достигает одного миллиона шестисот пятидесяти тысяч дукатов и вместе с вкладами в другие банки, составляющими один миллион шестьдесят пять тысяч восемьдесят семь дукатов, дает нам актив в два миллиона семьсот пятнадцать тысяч восемьдесят семь дукатов. А теперь погляди, каков наш де́бет. Пока вы с Клагманом проверяете, я тоже буду проверять вместе со Шперлингом.

Но тут часы начали отбивать одиннадцать ударов; дверь кабинета отворилась, на пороге показался Фриц и с привычной точностью объявил, что господам кушать подано.

— Ты голоден, Андреа? — спросил старый Беккер.

— Не очень, — отвечал тот, — но ведь все равно рано или поздно придется поесть. Поедим сейчас.

Он встал с кресла, встретился в коридоре с отцом, и оба, в сопровождении двух часовых, направились в столовую.

Между девятью и девятью с четвертью все служащие, кроме Спронио, явились в банк.

Они не осмелились войти в помещение кассы или в кабинет, чтобы засвидетельствовать почтение узникам, но ждали их, стоя в дверях своих комнат либо возле столовой.

Уже стало известно, на каких условиях Беккеров отпустили в банк, и на всех лицах была печаль. Двое-трое старых служащих отвернулись, чтобы скрыть слезы.

Задержавшись на минуту перед толпой подчиненных, отец и сын вошли в столовую.

Часовые остались стоять у дверей, но внутри столовой — им было приказано не спускать глаз с арестованных.

Стол был накрыт как обычно; Фриц стоял за стулом старого Симоне.

— Когда мы покончим со счетами, надо не позабыть обо всех старых слугах, — заметил Симоне.

— Не беспокойся, отец, — сказал Андреа. — По счастью, мы достаточно богаты, чтобы не экономить на них, выражая свою благодарность.

Завтрак был недолгим и прошел в молчании. Под конец, по старому немецкому обычаю, Андреа захотел поднять бокал за здоровье отца.

— Фриц, — обратился он к слуге, — спустись в погреб и принеси полбутылку императорского токая тысяча семьсот восемьдесят второго года, то есть самого старого и самого лучшего. Я хочу провозгласить здравицу.

Симоне взглянул на сына.

Фриц повиновался, не ожидая дальнейших объяснений, и вскоре вернулся с полбутылкой заказанного вина.

Андреа налил отцу и себе, потом потребовал еще один стакан и, наполнив его, подал Фрицу.

— Друг, — сказал он, — ведь ты живешь в нашем доме тридцать с лишним лет, значит, ты не слуга, а друг, — выпей с нами бокал королевского вина за здоровье твоего старого хозяина. Пусть, вопреки суду человеческому, Господь Бог дарует ему, за счет моих дней, долгие годы жизни в почете и уважении.

— Что ты говоришь, что ты делаешь, сын мой?! — вскричал старик.

— Исполняю свой сыновний долг, — с улыбкой отвечал Андреа. — Ведь услышал же Бог голос Авраама, молящего за Исаака, быть может, услышит он и голос Исаака, молящего за Авраама.

Дрожащей рукой Симоне поднял бокал, поднес к губам и опорожнил в три глотка.

Андреа твердой рукой взял свой и залпом выпил.

Фриц несколько раз пытался проглотить свое вино, но не мог — в горле у него стоял ком.

Андреа вылил остатки вина из бутылки в свой и отцовский бокалы и подал их часовым:

— И вы тоже выпейте, как сделал я, за здоровье того, кто вам всех дороже.

Солдаты выпили, пробормотав здравицу.

— Пойдем, Андреа, за дело, мой друг, — сказал старик.

Затем он обратился к Фрицу:

— Наведи справки относительно Спронио, боюсь, не случилось ли с ним беды.

Арестованные вернулись в контору, и работа продолжалась.

— Мы выяснили, каков наш кре́дит, не так ли, отец? — спросил Андреа.

— Да, кре́дит достигает двух миллионов семисот пятнадцати тысяч восьмидесяти семи дукатов, — отвечал старик.

— Ну так вот, — продолжал Андреа, — наш де́бет — это один миллион сто двадцать пять тысяч четыреста двенадцать дукатов различных долгов в Лондоне, Вене и Франкфурте.

— Хорошо, записываю.

— Двести семьдесят пять тысяч дукатов — супруге кавалера Сан Феличе.

Когда молодой человек произнес это имя, сердце его больно сжалось.

Услышав, как дрогнул голос сына, отец вздохнул.

— Записано, — откликнулся он.

— Двадцать семь тысяч дукатов его величеству Фердинанду, храни его Господь, остаток по переводным векселям займа Нельсона.

— Записано.

— Двадцать восемь тысяч двести дукатов без имени.

— Я знаю, кто это. Когда князь ди Тарсиа подвергся преследованиям со стороны фискального прокурора Ванни, он положил ко мне на хранение эту сумму. Он скоропостижно скончался и не успел сказать об этом взносе своей семье. Напиши записку его сыну, а Клагман сегодня же отнесет ему двадцать восемь тысяч двести дукатов.

На минуту воцарилось молчание, Андреа исполнял распоряжение отца.

Написав письмо, он передал его Клагману со словами:

— Отнеси это письмо князю ди Тарсиа, скажи ему, что он может в любое время обратиться в кассу, деньги будут ему выплачены по предъявлении письма.

— Еще что? — спросил Симоне.

— Это все, что мы должны, отец. Можете вывести общую сумму.

Симоне подсчитал. Оказалось, что банкирский дом Беккеров имеет задолженность в 1 455 612 дукатов, то есть 4 922 548 франков во французских деньгах.

На лице старика выразилось явное удовлетворение. После ареста банкира среди кредиторов началась паника, каждый спешил потребовать возврата своего вклада. Менее чем за два месяца было предъявлено счетов на тринадцать с лишним миллионов.

Но то, что сокрушило бы любой другой банкирский дом, не поколебало положения дома Беккеров.

— Дорогой Шперлинг, — обратился Симоне к главному счетоводу, — чтобы покрыть счета кредиторов, немедленно приготовьте переводные векселя на дебиторов нашего банка на такую же сумму. Эти переводные векселя вы передадите Андреа, а он их подпишет, поскольку имеет право подписи.

Главный счетовод вышел, чтобы исполнить приказ.

— Должен ли я отнести письмо князю ди Тарсиа немедленно? — спросил Клагман.

— Да, идите и возвращайтесь как можно скорее. А по дороге постарайтесь разузнать что-нибудь о Спронио.

Отец и сын остались одни: отец в своем кабинете, сын в кассе.

— Я думаю, отец, — сказал Андреа, — что хорошо было бы заготовить циркуляр, оповещающий о ликвидации нашего банка.

— Я как раз собирался сказать тебе это, мой мальчик. Набросай циркуляр. С него снимут столько копий, сколько потребуется, а еще лучше, его напечатают, так что тебе придется поставить свою подпись только один раз.

— Экономия времени. Вы правы, отец, у нас его осталось не так уж много.

И Андреа написал следующий циркуляр:

Составив циркуляр, Андреа Беккер прочитал его отцу и спросил, не считает ли он нужным что-либо добавить или убавить.