Руффо при виде неизвестного отступил на шаг:

— Простите, государь; но я думал, что застану вас в одиночестве.

— Входите, входите, дорогой кардинал, — ответил король, — вы отнюдь не лишний. У меня аббат Пронио.

— Прошу прощения, государь, — сказал Руффо, улыбаясь, — но я незнаком с аббатом Пронио.

— И я был незнаком, — ответил король. — Аббат вошел за минуту до вас, он прибыл по поручению моего духовника монсиньора Росси, епископа Никосийского. Господин аббат только начал мне объяснять, по какому поводу он сюда прибыл; теперь он поведает об этом нам обоим, вместо того чтобы рассказывать мне одному. Знаю только, что, судя по немногим словам, сказанным господином аббатом, он говорит прекрасно, а действовать обещает еще лучше. Изложите же ваше дело; не беспокойтесь, господин кардинал — мой друг.

— Мне это известно, государь, — сказал аббат, кланяясь кардиналу, — и даже один из лучших.

— Если я не имею чести знать господина аббата Пронио, то он, как видите, наоборот, знает меня.

— А кто же не знает вас, господин кардинал, вас — создателя укреплений Анконы, вас — изобретателя печи для накаливания ядер?

— Вот вы и попались, любезный кардинал! Вы ожидали комплиментов насчет вашего красноречия и благочестия, а вас хвалят за ратные подвиги.

— Да, государь. И жаль, что Богу не угодно было, чтобы вы доверили командование вашей армией его преосвященству, а не австрийскому хвастуну.

— Вы сейчас изрекли великую истину, аббат, — сказал король, положив руку на плечо Пронио.

Руффо поклонился.

— Но я полагаю, — заметил он, — что господин аббат пожаловал сюда не только для того, чтобы изрекать истины, которые мне позволено будет принять за лесть.

— Вы правы, ваше преосвященство, — ответил Пронио, кланяясь в свою очередь, — но истина, которую время от времени повторяют, когда для этого представляется случай, хотя подчас и вредит тому, кто неосторожно ее высказывает, ни в коей мере не может повредить королю, если он ее выслушивает.

— Вы весьма проницательны, сударь, — заметил Руффо.

— Вот и мне так показалось, — сказал король, — а между тем он всего лишь аббат, в то время как у меня в королевстве — к стыду моего министра вероисповеданий — столько ослов в сане епископов!

— Но все это не объясняет присутствия аббата около вашего величества.

— Объясните же, аббат, объясните! Кардинал напоминает мне, что у меня есть дело. Слушаем вас, аббат.

— Я буду краток, государь. Вчера, в девять часов вечера, я зашел к своему племяннику; он почтмейстер.

— Так, так, — молвил король, — я все думал, где я видел вас? Теперь вспомнил — именно там.

— Воистину так, государь. За десять минут до моего прихода проехал курьер, который заказал лошадей, причем предупредил почтмейстера: «Торопитесь, это для весьма важной персоны». И он уехал, смеясь. Мне стало любопытно узнать, что же это за знатная особа: когда кабриолет остановился, я подошел поближе и, к великому своему изумлению, узнал короля.

— Он узнал меня, но ничего не спросил. Уж одно это похвально с его стороны, не правда ли, преосвященнейший?

— Я отложил вопрос до сегодняшнего утра, государь, — сказал аббат, кланяясь.

— Продолжайте, продолжайте! Видите — кардинал слушает вас.

— С величайшим вниманием, государь.

— Король, о котором всем известно, что он находится в Риме, возвращается в кабриолете, без свиты, в сопровождении только одного придворного, одетого в королевский мундир, в то время как на короле мундир этого придворного! Это целое событие!

— Да еще какое! — заметил Фердинанд.

— Я расспросил кучеров в Фонди, и они, от кучера к кучеру добравшись до кучеров в Альбано, узнали, что произошло большое сражение, неаполитанцы разгромлены и король… Как бы сказать это, государь?.. — спросил, почтительно кланяясь, аббат… — И король…

— Драпанул!.. Ах, простите, я забыл, что вы лицо духовное.

— И вот меня стала преследовать мысль, что если неаполитанцы действительно бегут, то все они бегут к Неаполю и, следовательно, существует только один способ остановить французов, которые, если не преградить им путь, ринутся по пятам за неаполитанцами.

— Что же это за способ? — спросил Руффо.

— Надо поднять на ноги население Абруцци и Терра ди Лаворо и, раз уже нет армии, чтобы приостановить наступление французов, надо противопоставить им народ.

Руффо взглянул на Пронио.

— Да вы какой-то гений, господин аббат? — спросил Руффо.

— Как знать, — отвечал аббат.

— Мне кажется, что так оно и есть, государь.

— Дайте ему высказаться, дайте высказаться, — вмешался король.

— Так вот, сегодня утром я взял у племянника лошадь и помчался во весь опор в Капуа. В почтовой конторе Капуа я узнал, что король в Казерте; я направился в Казерту и смело подошел ко дворцу, представившись посланцем монсиньора Росси, никосийского епископа и духовника его величества.

— Вы знакомы с монсиньором Росси? — перебил Руффо.

— Я никогда не видел его, — ответил аббат, — но я надеялся, что король простит меня, принимая во внимание мои добрые намерения.

— Черт возьми! Конечно, я вас прощаю! — сказал король. — Преосвященнейший, сейчас же дайте ему отпущение грехов!

— Теперь, ваше величество, вам все известно, — продолжал Пронио. — Если король одобряет мой план восстания, то за этим дело не станет. Я призову народ к священной войне: не пройдет и недели, как я подниму всю страну от Акуилы до Теано.

— И вы совершите это один? — спросил Руффо.

— Нет, монсиньор. Я привлеку еще двух человек.

— Кто они такие?

— Один из них — Гаэтано Маммоне, более известный под прозвищем «Мельник из Соры».

— Я, кажется, слышал это имя в связи с убийством этих двух якобинцев делла Торре? — спросил король.

— Возможно, государь, — ответил аббат Пронио. — Редко случается, чтобы Гаэтано Маммоне не оказался около места, где кого-то убивают. Он чует кровь издали.

— Вы знакомы с ним? — уточнил Руффо.

— Мы друзья, ваше преосвященство.

— А кто второй?

— Молодой разбойник, подающий великие надежды, государь. Зовут его Микеле Пецца, но он называет себя Фра Дьяволо, вероятно принимая во внимание, что нет никого хитрее монаха и хуже черта. В двадцать один год он уже атаман шайки человек в тридцать, которая орудует в горах Миньяно. Он влюбился в дочь каретника из Итри и, как положено, посватался к ней; ему отказали. Тогда он честно предупредил своего соперника по имени Пеппино, что убьет его, если тот не отступится от Франчески — так зовут девушку. Соперник не уступил, и Микеле Пецца рассчитался с ним, как обещал.

— То есть убил? — спросил Руффо.

— В самый день свадьбы выстрелом из ружья с расстояния в сто шагов, среди большого скопления народа, но никого не задел.

— Вы знаете его?

— Он большой грешник, ваше преосвященство. Недели две тому назад он вместе с шестью самыми отчаянными товарищами проник ночью в сад, выходящий к подножию горы, оттуда — в дом отца Франчески, похитил девушку и увез ее к себе. Видно, мой шалопай знает секрет, как приворожить женщину. Франческа, прежде любившая Пеппино, теперь обожает Фра Дьяволо и разбойничает вместе с ним, словно всю жизнь только этим и занималась.

— И таких-то людей вы рассчитываете привлечь к делу? — спросил король.

— Государь, с помощью семинаристов народ не поднимешь.

— Аббат прав, государь, — сказал Руффо.

— Допустим. А такими средствами вы рассчитываете преуспеть?

— Ручаюсь за успех.

— И вы поднимаете Абруцци, Терра ди Лаворо?

— Подниму всех — от детей до стариков. Я всех знаю, и все знают меня.

— Не слишком ли вы уверены в успехе, дорогой аббат? — усомнился кардинал.

— Уверен до такой степени, что предлагаю вашему преосвященству расстрелять меня в случае неудачи.

— Итак, вы полагаете, что ваш друг Гаэтано Маммоне и грешник Фра Дьяволо станут вашими помощниками?

— Я убежден, что они станут такими же командирами, как я: они не хуже меня, и я не лучше их. Лишь бы король соблаговолил подписать мне и моим друзьям полномочия, чтобы доказать крестьянам, что мы действуем от его имени; все остальное я беру на себя.