Славу непреклонного, но праведного судьи он начал создавать себе еще при рассмотрении дела князя ди Трасиа. Князь ди Трасиа руководил шелкоткацкой фабрикой в Сан Леучо до того, как эту должность занял кардинал Руффо. Первопричиной беды была двойная ошибка короля и самого князя ди Трасиа: первый был не прав в том, что назначил князя на эту должность, а второй потому, что согласился принять ее. Человек, малознакомый с ведением отчетности, но неспособный на мошенничество, сам честный, но не умеющий подбирать себе честных сотрудников, князь несколько лет спустя обнаружил на фабрике убыток в сто тысяч экю, и Ванни было поручено заняться этим делом.
Выйти из положения было бы весьма легко. Князь владел состоянием в миллион дукатов и предлагал погасить убыток; но если князь заплатит, так никакого шума, никакого скандала уже не будет и успех, на который рассчитывал Ванни, от него ускользнет. В какие-нибудь два часа дело могло быть исправлено и дефицит покрыт, причем на состоянии князя это почти не отразилось бы. Но Ванни повел дело так, что оно длилось десять лет, дефицит не покрывался, а князь понес большой урон как в своем состоянии, так и в репутации.
Зато Ванни составил себе имя и удостоился кровавой чести стать членом Государственной джунты 1796 года.
Заняв этот пост, Ванни принялся громко, всем, по любому поводу кричать, что не может ручаться за неприкосновенность «своих» августейших монархов, если ему не позволят засадить за решетку двадцать тысяч якобинцев в одном только Неаполе.
Всякий раз при виде королевы он приближался к ней либо неожиданным прыжком, роднившим его с волком, либо обходным путем, как гиена, и заводил речь все об одном:
— Ваше величество, у меня в руках нити заговора! Ваше величество, я напал на след нового заговора!
А Каролина, воображая, что вокруг нее кишат заговорщики, отвечала ему:
— Продолжайте, Ванни, продолжайте. Усердно служите своей королеве, и старания ваши будут вознаграждены.
Этот белый террор длился более трех лет. Наконец в обществе поднялось возмущение, словно морской прилив в равноденствие, и эта волна, так сказать, достигла стен тюрем, где томилась масса узников, причем виновность ни одного из них не была доказана. За эти годы даже на основе самых жестоких инструкций не удалось доказать существование какого бы то ни было заговора. Тогда все надежды Ванни сосредоточились на крайнем средстве — на пытке.
Но простой пытки Ванни казалось мало: предания средневековья — а с тех пор подозреваемых перестали пытать — свидетельствовали о том, что люди сильные духом и крепкие физически все-таки пытку выносили. Нет, Ванни требовалась пытка чрезвычайная, такая, какую старинные законодатели разрешали применять только в случаях покушения на монарха. Именно такой пытки он потребовал в отношении главарей предполагаемого заговора, то есть кавалера Медичи, герцога де Кассано, аббата Монтичелли и семи-восьми других обвиняемых. Он называл ее tormenti spietati come sopra cadaveri, то есть истязаниями, подобными тем, в каких упражняются на трупах, и, когда у него возникла надежда, что ему будет разрешено подвергнуть обвиняемых таким мучениям, губы его кривились в зловещей улыбке.
Совесть судей возмутилась, и, хотя Гвидобальди и Кастельчикала стояли за пытку как на трупах, суд отклонил ее большинством голосов против их двух.
Это послужило к спасению узников и привело к падению Ванни.
Заключенных освободили, Джунта была распущена ввиду всеобщего негодования, а Ванни смещен с должности фискального прокурора.
Тут-то королева и протянула ему руку, пожаловала титул маркиза, а из троих лиц, вызвавших у всех отвращение, образовала свой личный суд, свою частную инквизицию, которая действовала негласно, наносила удары в потемках и уже не секирой палача, а кинжалом сбира.
Мы видели за работой Паскуале Де Симоне, теперь увидим, как работали Гвидобальди, Кастельчикала и Ванни.
Итак, три государственных инквизитора собрались в «темной комнате». Они сидели, мрачные и беспокойные, за зеленым столом, освещенным бронзовой лампой. Лица их были скрыты в тени абажура, так что, находясь почти рядом, они не узнали бы друг друга, не будь им известно, кто здесь присутствует.
Приказание королевы собраться смущало их: неужели какой-нибудь более ловкий сыщик обнаружил новый заговор?
Они были встревожены, и каждый, не делясь своими опасениями с товарищами, строил всякие предположения в ожидании, когда дверь, ведущая в королевские апартаменты, отворится и появится Каролина.
Время от времени они угрюмо косились в самый темный угол комнаты.
Там, еле видимый, почти совсем скрытый в сумраке, сидел сбир Паскуале Де Симоне.
Может быть, ему известно что-нибудь такое, чего не знают они, ибо королева удостаивает его даже большим доверием, чем их. Поэтому, хотя инквизиторы и давали ему распоряжения, ни один из них не решился бы его расспрашивать.
Как бы то ни было, его присутствие говорило о том, что речь идет о каком-то важном деле.
Паскуале Де Симоне даже государственным инквизиторам представлялся фигурой куда пострашнее маэстро Донато.
Маэстро Донато был обыкновенный, всем известный палач, а Паскуале Де Симоне был палачом тайным и загадочным — один осуществлял веление закона, другой служил королевским причудам.
Даже если бы по прихоти монархов преданные им Гвидобальди, Кастельчикала, Ванни лишились особого благоволения, их нельзя было бы отдать в руки закона: они слишком многое знали и могли бы о том рассказать.
Но монархам достаточно было бы обратить на них внимание Паскуале Де Симоне: один указующий жест — и все, что было инквизиторам известно, все, что они могли разгласить, уже не спасло бы их, а, наоборот, погубило бы. Меткий удар в левый бок между шестым и седьмым ребром — и всему конец, секреты умирали вместе с человеком, и до того, кто проходил шагах в десяти от места, где совершалась подобная драма, последний вздох жертвы доносился как легкое, грустное дуновение ветерка.
На часах, от боя которых королева вздрогнула, когда мы впервые ввели читателя вслед за нею в эту комнату, пробило девять. Не успел еще замереть последний удар, как дверь распахнулась и вошла Каролина.
Трое инквизиторов встали как один, поклонились королеве и торопливо приблизились к ней. В руках она несла какие-то предметы, скрытые под большой красной кашемировой шалью, которая была накинута на ее левое плечо и напоминала скорее мантию, чем шаль.
Паскуале Де Симоне не тронулся с места; его силуэт, прислонившийся к стене, казался фигурой, вытканной на гобелене.
Королева сразу же заговорила, не дав инквизиторам времени на приветствия.
— На сей раз, господин Ванни, — сказала она, — не в ваших руках нити заговора, не вы напали на его след, а я. Но мне посчастливилось больше, чем вам: вы обнаружили виновников, но не нашли доказательств, я же сначала нашла доказательства и, основываясь на них, предоставляю вам возможность отыскать виновников.
— Но ведь нельзя все-таки упрекнуть нас в недостатке усердия, ваше величество, — напомнил Ванни.
— Нельзя, — согласилась королева. — Тем более что кое-кто упрекает вас в его избытке.
— Когда речь идет о служении вашему величеству, избытка усердия не может быть, — заметил князь Кастельчикала.
— Не может быть, — как эхо повторил Гвидобальди.
Тем временем королева подошла к столу; она откинула шаль и положила на стол пару пистолетов и письмо, еще слегка запятнанное кровью.
Все трое инквизиторов следили за ней с величайшим изумлением.
— Садитесь, господа, — сказала королева. — Маркиз Ванни, возьмите перо и запишите распоряжения, которые я вам продиктую.
Мужчины сели, а королева стоя, опершись на стол и завернувшись в пурпурную шаль, как римская императрица, продиктовала маркизу Ванни следующее.
— В ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября сего года шесть человек собрались в развалинах замка королевы Джованны: они ожидали из Рима седьмого, посланца генерала Шампионне. Человек, посланный Шампионне, оставил своего коня в Поццуоли; там он нанял лодку и, не страшась надвигавшейся бури, которая чуть позже и разразилась, направился к руинам замка, где его ждали. У самого берега лодка затонула, двое рыбаков, управлявших ею, погибли; пассажир тоже упал в воду, но оказался счастливее и спасся. Заговорщики, в том числе и он, совещались приблизительно до полуночи. Посланец ушел из замка первым и направился к набережной Кьяйа. Остальные шестеро тоже покинули замок; трое стали подниматься на Позиллипо, трое других поплыли в лодке вдоль берега в сторону Кастель делл’Ово. Немного не доходя до Львиного фонтана посланец был убит…
