28 марта 1923 Республика последних снов Республика последних снов на грани, Где шелест нив и шум лесной к пустыне Приносят гул надбрежных обмираний! Предельные, где скат песков, святыни! Убогий храм, прямь пальмовой колонны, И нить бойниц, в простом, но тесном тыне. Там, на крыльце, твой светлый лик, наклонный К окну, где свет от светочей Кибелы; Чу! хоры жриц — мне омен благосклонный! Там, сзади, край, где, в битвах огрубелы, Ввысь вызов мечут журавлям пигмеи, Где склоны гор костями странных — белы; Там тяжек путь, пустых ночей немее, Самумов зов, за сушью сдвиг миража, — А здесь, а здесь! твой взор, — черты камеи! Был долог срок — искать возврат. Пора же В тень памяти швырнуть Край Носорогов. Слышней наш топот; копья взносит стража. Миг, разве миг? Я, пыльный, на порогах, Мечта, стой здесь! Мечта, в день не гляди ты! Что, кроме влажных губ к губам! С отрогов Последних снов диск ранней Афродиты. 11 июня 1923 «Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле…» Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле, Десятилетия и страны последних эпох; Что ни год, он сраженьем промочен, прославлен, Что ни дюйм, след оставил солдатский сапог. Война на Филиппинах; война в Трансваале; Русско-японская драма; гром на сцене Балкан; Наконец, в грозном хоре, — был трагичней едва ли, Всеевропейский, всемирный кровавый канкан! Но всхлип народов напрасен: «поторговать бы мирно!» Вот Деникин, вот Врангель, вот Колчак, вот поляк; Вот и треск турецких пулеметов под Смирной, А за турком, таясь, снял француз шапокляк. Жизнь, косясь в лихорадке, множит подсчеты Броненосцев, бипланов, мортир, субмарин… Человечество — Фауст! иль в музеях еще ты Не развесил вдосталь батальных картин? Так было, так есть… неужели так будет? «Марш!» и «пли!» — как молитва! Первенствуй, капитал! Навсегда ль гулы армий — музыка будней? Красный сок не довольно ль поля пропитал? Пацифисты лепечут, в сюртуках и во фраках; Их умильные речи — с клюквой сладкий сироп… Но за рынками гонка — покрепче арака. Хмельны взоры Америк, пьяны лапы Европ! <1923> Шарманка Не запела, застонала, Заскрипела то, что знала, И забыла, — быль иль сон? Песня — вздохи, пляска — стон. Скорбный вопль за блеском бальным, Вальс в напеве погребальном… Вздрогнет, охнув, ржавый вал, Кашель старческий обронит, — И мазуркой вновь хоронит, Плачем правит карнавал. Наших бабушек приманка, Как ты, шамкая, шарманка, До трамваев дожила? Краска с ящика сошла, Доски гнилы, слева, справа; Лишь на створке — немец бравый, В шляпе длинное перо. Петь ты хочешь дряхлым хрипом, Но, под полинялым трипом, Ох, скрипит, болит нутро! Звуки, словно в стужу, дрогнут. А старик, над старой согнут, Вертит, вертит рукоять… Эй, бедняк! чего стоять! Все — кто в кино, кто на даче… Или ты не ждешь подачи, Нищий мейстер? — что пятак! Только б стоном удлиненным Жить в былом, в похороненном: Плакать можно ведь и так! 1923 Германии 1923 Кошмар! Кошмар опять! Один из многих, Историей являемых в бреду: Сонм пауков, огромных, восьминогих, Сосущих кровь близ мертвых клумб в саду. Германия! Да, ты в былом повинна За страшное, но — страшен твой расчет! Раздавлена низринутой лавиной, Ты знала казнь, вновь казнь, и казнь еще! Нет ничего: ни стран — манить под тропик, Ни стимеров — дробить в морях стекло, Ни фоккеров — кричать, что век торопит, Ни шахт, копивших уголь и тепло, Ни золота, ни хлеба… Да! свидетель Весь мир, как рок смеялся и казнил: Твои богатства рвали все, а детям Нет молока, и в школах нет чернил! И тщетно те, кто зиждил это Богатство, те, чей подвиг — труд, Встают, чтоб мышцами атлета Открыть блистанье лучших руд: Им против — свой земляк-предатель, Им против — звон чужих монет… На Шпрее зажечься ль новой дате? Мечтаешь: да! быть может: нет… От Сен и Тибров до Миссурей Следит строй мировых владык, И, веря в помощь, твердо в Руре Стоит француз, примкнув свой штык. А те? — Веселятся и пляшут, ведь раны Их бойни избытой — не им; И золото, золото, — пряно, багряно, — Поет им оркестром немым. Им весело, весело, — золото в башни Слагать, вить второй Вавилон. Что день, их восторг удалей, бесшабашней: Весь мир им достался в полон. Там черный, там желтый, там парий, там кули: Всех — в копи, к станкам, на завод! «Недаром же в Руре штыки мы примкнули!» — Поют, выводя свой гавот. «Враг сломлен, мы вместе, теперь мы посмеем», «Нам власть над землей с этих пор!» «Над толпами станем, пропляшем по змеям», «А в фасках фашистов — топор!» Те пляшут, та исходит кровью, Мир глухо ропщет под пятой… Но с трона вдруг поводит бровью Пугливо идол золотой. На миг в рядах поющих смута, И мысль, прожженная огнем, Кричит невольно и кому-то: «Не надо вспоминать об нем!» А он, у грани их веселий, С земли всходя до звездных сфер, Стоит; и тучи вниз осели, Чтоб людям вскрыть СССР. Да, так. Старуха Клио хмурее Глядит, как точит кровь земля; Но внове ль ей? все ж от Лемурии Был путь до Красного Кремля. И все равно, опять прольются ли Такие ж токи в тайну тьмы: Из бурь войны, из революции Мир стал двойным: они и мы. Иных нет сил… |
