20/7 февраля 1918 Сорок пятый раз Весенней ночью встречу звон пасхальный Я сорок пятый раз… И вот мечта, вскрывая сумрак дальний, Лепечет свой рассказ. Об том, как в детстве золотились нежно Все праздничные дни; Как в юности огнем любви мятежно Томили дух они; Как позже, злобно нападали змеи Безумства и страстей, В весенний праздник выползая злее Со всех моих путей… Вновь вижу: двое, в звоне колокольном, Укрылись в темноту, А на окне, пред взором богомольным, Ветвь яблони в цвету… Вновь вижу поле дальнее… ракета, Взлетя, прожгла эфир… И с перезвоном робким слился где-то Рёв пушек и мортир. Вновь вижу ночь семнадцатого года. Прекрасна и светла; Толпу пасхальную ведет Свобода, Раскинув два крыла… Что ж принесет мне праздник сорок пятый? О если б глубь небес Родному краю крикнула трикраты: «Воистину воскрес!» 1918 Жить на воле… Зов автомобиля Призыв протяжный и двухнотный Автомобильного гудка… И снова манит безотчетно К далеким странствиям — тоска. То лесом, то в полях открытых Лететь, бросая версты вспять; У станций старых, позабытых, Раскинув лагерь, отдыхать! Когда в дороге лопнет шина, Стоять в таинственном лесу, Где сосны, да кусты, да глина, А солнце серебрит росу. А в холод в поле незнакомом, От ветра кроясь за стеклом, Смотреть, как вихрь над буреломом Бросает новый бурелом. Иль ночью, в дерзостном разбеге, Прорезывая мглу полей, Без мысли об ином ночлеге, Дремать под трепет фонарей! Скользя, как метеор, деревней, Миг жизни видеть невзначай, И встречным прогудеть напевней, Чем голос девушки: «Прощай!» И, смелые виражи в поле Срезая, вновь взлетать на склон, И вновь гудеть, и жить на воле Кентавром сказочных времен! Сентябрь 1917 Лунная ночь — Банально, как лунная ночь… Juvenilia Смотрю, дыша травой и мятой, Как стали тени туч белей, Как льется свет, чуть синеватый, В лиловый мрак ночных полей. Закат погас в бесцветной вспышке, И, прежде алый, шар луны, Как бледный страж небесной вышки, Стоит, лучом лелея сны. Былинки живы свежим блеском, Лес ожил, и живет ручей, Бросая искры каждым всплеском, — Змей — лента водяных лучей. Час волшебством мечты пропитан, — Луга, деревья, воздух, даль… Сердца томит он, мысль пьянит он: Везде — восторг, во всем — печаль! И, лунной ночи полня чары, Вливает песню в тишь ветвей (Банальный гимн, как зов гитары!) Друг всех влюбленных, соловей. 1917 Солнцеворот Была зима; лежали плотно Снега над взрытостью полей. Над зыбкой глубиной болотной Скользили, выводя изгибы, Полозья ровные саней. Была зима; и спали рыбы Под твердым, неподвижным льдом. И даже вихри не смогли бы, В зерне замерзшем и холодном, Жизнь пробудить своим бичом! Час пробил; Чудом очередным, Сквозь смерть, о мае вспомнил год. Над миром белым и бесплодным Шепнул какой-то нежный голос; «Опять пришел солнцеворот!» И под землею, зерна, чуя Грядущей жизни благодать, Очнулись, нежась и тоскуя, И вновь готов безвестный колос Расти, цвести и умирать! 17 октября 1917 Благовесть весеннего утра Утро. Душа умиленно Благовесть солнечный слышит, Звоны весенних лучей, Всё отвечает созвонно: Липы, что ветер колышет, Луг, что ромашками вышит, Звучно-журчащий ручей… Воздух отзвучьями дышит Где-то стучащих мечей. Гулко зовя богомольца, Звоны со звонами спорят. Солнце гудит, как набат, В травах бренчат колокольца. Им колокольчики вторят, Тучки, что небо узорят, В сто бубенцов говорят. Зов звонари то ускорят, То, замедляя, звонят. Солнце восходит все выше. Ярче, ясней, полновесней Голос наставшего дня. Гулы набата все тише, Бой перезвонов чудесней: Скрыты серебряной песней Медные гуды огня. Небо взывает: «Воскресни», Миру лазурью звеня. |
