4 марта 1902 «Я много лгал и лицемерил…» Я много лгал и лицемерил, И много сотворил я зла, Но мне за то, что много верил, Мои отпустятся дела. Я дорожил минутой каждой, И каждый час мой был порыв. Всю жизнь я жил великой жаждой, Ее в пути не утолив. На каждый зов готов ответить, И, открывая душу всем, Не мог я в мире друга встретить И для людей остался нем. Любви я ждал, но не изведал Ее в бездонной полноте, — Я сердце холодности предал, Я изменял своей мечте! Тех обманул я, тех обидел, Тех погубил, — пусть вопиют! Но я искал — и это видел Тот, кто один мне — правый суд! 16 апреля 1902
Sub specie aeternitatis [14] Отселе мне видно потоков рожденье. Пушкин О, господи, какое счастье Быть художником! Самовластным, гордым, свободным, — Царем над созвучиями и образами. Они меня оскорбляют, Какое мне дело? Я на тех бесконечных высотах, Где небо и лед, Куда и мечта о дольних заботах Не досягнет. Выше нет ничего. Небо сине. Вдалеке очертанья таких же вершин. О, как вольно дышать в беспредельной пустыне, Повторять неземное, великое слово: один! Мне видна земля, Моря золотое пространство, Нагорий живое убранство, Распростертые низко дороги, поля. И местами селенья, Как столбы при дороге, как на перекрестках каменья. Но мне не видно людей, Их суеты вседневной. Я увидал бы движенья двух ратей, Падение царства, созданье столицы. Я смотрю на жизнь мной отвергнутых братии, Как смотрят на землю птицы. Солнце! Здравствуй, солнце, мой двойник! Я люблю твой ясный дик. Как и ты, я с высоты Вижу горные хребты, И узорчатых лугов, И кипенье городов… Ноябрь 1902 «Я путешественник случайный…» Я путешественник случайный, Бродяга в мире, дикий скиф, Любуюсь на земные тайны, На храм, на башню, па залив. И медлю пред душой безвестной, Внимательно любуясь ей, Как перед статуей чудесной, Жалея покидать музей. Ноябрь 1902 «Да, в нашей жизни есть кумир для всех единый…» Да, в нашей жизни есть кумир для всех единый — То лицемерие; пред искренностью — страх! Мы все притворствуем в искусстве и в гостиной, В поступках, и в движеньях, и в словах! Вся наша жизнь подчинена условью, И эта ложь в веках освящена. Нет, не упиться нам ни чувством, ни любовью, Ни даже горестью — до глубины, до дна! На свете нет людей — одни пустые маски, Мы каждым взглядом лжем, мы прячем каждый крик, Расчетом и умом мы оскверняем ласки, И бережет пророк свой пафос лишь для книг! От этой пошлости обдуманной, обычной Где можно, кроме гор и моря, отдохнуть? Где можно на людей, как есть они, взглянуть? — Там, где игорный дом, и там, где дом публичный! Как пристани, во мгле вы выситесь, дома, Убежища для всех, кому запретно поле, В вас беспристрастие и купли и найма. В вас равенство людей и откровенность воли. Вот мир восторженной победы и борьбы В разврате искреннем и слов и побуждений. Мы дни и месяцы актеры и рабы, Оставьте же притон для искренних мгновений! <1902> «Дивный генуэзец! как нам стали понятны…» Дивный генуэзец! как нам стали понятны Твои пророческие слова: «Мир мал!» Мы взором одним озираем его От полюса до полюса — Нет больше тайн на земле! Прежде былинка в безмерных просторах, Упорно — за веком век — Работал, боролся, вперед продвигался И своей планетой, наконец, овладел Человек. Нет больше тайн в надземном тесном мире! Стальные иглы рельс, обвив материки, Бегут сквозь цепи Анд, бегут в степях Сибири — К верховьям Крокодиловой реки; Земля, земля! настало время! Ты — достояние людей. Не то или другое племя, Не тот иль этот из царей, Тебя взял Человек, его спокойный гений, Его холодный ум, его упорный труд И смелый взлет безумных дерзновений! И правит скорбного Судьи бесстрастный суд. Человек! торжествуй! и, величье познав, Увенчай себя вечным венцом! Выше радостей стань, выше слав, Будь творцом! <1902> «Пусть лобзает меня — он лобзаньем своим!..» — Пусть лобзает меня — он лобзаньем своим! Удовольствия ласк его — свыше вина. Запах риз его — ладанный дым, Как пролитое миро — его имена! Девы ради сего — возлюбили тебя! За тобой и к тебе, царь, пойду я, любя. Опаленная солнцем, лицом я смугла И прекрасна, как полы в китарских шатрах, Как завесы во храме на пышных вратах. Виноградник отца я все дни стерегла, Но сберечь не сумела я свой виноград. Где пасешь ты? скажи мне, возлюбленный брат! Где почиешь в полуденный жар, — возвести! Чтоб к друзьям твоим мне, заблудясь, не прийти. — Если ты угадать не умела, где брат, Приходи к пастухам по следам наших стад. Кобылице моей в колеснице царя Уподоблю тебя я, подруга моя! Хороши твои щеки в серьгах золотых, Хороша твоя грудь в ожерельях твоих. Золотые подвески я дам с серебром… О, как сладостно ладаном пахнет кругом. — Ветка мирры — мой брат — на груди у меня, В винограднике, брат мой, покойся до дня. — Ты прекрасна, сестра, — как у голубя взор. — Ты прекрасен, мой брат, — ароматен убор. — Сень над ложем у нас наклоняется вниз, Кровля ложницы — кедр, потолок — кипарис. |
