1913 К Лидии («Реже всё трясут запертые двери…») (Сапфическая строфа Горация) Реже всё трясут запертые двери, Вперебой стуча, юноши лихие, Не хотят твой сон прерывать, и любит Дверца порог свой, Легкие, в былом двигавшая часто Петли. Слышишь ты реже все и реже: «Ты, пока всю ночь по тебе страдаю, Лидия, спишь ли?» Дерзких шатунов, жалкая старуха, Ты оплачешь вновь, в темном переулке, Фракийский когда буйствует под ново — Лунием ветер. Пусть тебе любовь ярая и жажда (Бесятся какой часто кобылицы) Неотступно жжет раненую печень, Пусть ты и плачешь, — Пылкая, плющом молодежь зеленым Тешится всегда, как и темным миртом, Мертвые листы предавая Эвру, Осени другу. 5 апреля 1914 К Лидии («Лидия! мне, во имя…») (Сапфический малый метр Горация) Лидия! мне, во имя Всех богов, скажи, Почему Любо тебе, что сгибнет Сибарис наш от страсти? Стал чуждаться он Всех арен. Солнца страшась и пыли, Сверстников между смелых Он скакать не стал На коне; Галльских уздой зубчатой Он скакунов не колет; Тело в желтый Тибр Погрузить Страшно ему; елея Яда виперы словно Стал он избегать; На руках Стер синяки доспехов Тот, кто копье, бывало, Кто, бывало, диск Зашвырнуть Мог через мету ловко! Что он таится? прежде Как таился сын (Говорят) Фетиды, нимфы моря, Чтоб у несчастной Трои, Мужа вид храня, Не лететь В ликийский строй и в сечу! 1916 На бренность (Сапфический метр Сульпиция Луперка) Суждена всему, что творит Природа (Как его ни мним мы могучим), гибель. Все являет нам роковое время Хрупким и бренным. Новое русло пролагают реки, Путь привычный свой на прямой меняя. Руша перед собой неуклонным током Берег размытый, Роет толщу скал водопад, спадая; Тупится сошник, на полях, железный; Блещет, потускнев, — украшенье пальцев, — Золото перстня… 7–8 апреля 1911 Из Андре Шенье (Александрийский стих) Заслушались тебя безмолвные наяды, О муза юная, влюбленная в каскады, У входа в темный грот, что нимфам посвящен, Плющом, шиповником, акантом оплетен. Амур внимал тебе в тени листвы укромной; Потом приветствовал сирену рощи темной И, золото волос твоих сдавив рукой, Сплел гиацинт и мирт с душистою косой. «Твой голос для меня, — сказал он, — был утешней, Чем для медовых пчел сок медуницы вешней!» 1912 Умирающий день [60] 7 (Терцины) Минувший день, склоняясь головой, Мне говорит: «Я умираю. Новый Уже идет в порфире огневой. Ты прожил день унылый и суровый. Лениво я влачил за часом час: Рассвет был хмур и тускл закат багровый. За бледным полднем долго вечер гас; И для тебя все миги были скудны, Как старый, в детстве читанный, рассказ. Зато со мной ты путь прошел нетрудный, И в час, когда мне — смерть, и сон — тебе, Мы расстаемся с дружбой обоюдной. Иным огнем гореть в твоей судьбе Другому дню, тому, кто ждет на смене. Зловещее я слышу в ворожбе Угрюмых парк. О, бойся их велений! Тот день сожжет, тот день тебя спалит. Ты будешь, мучась, плакать об измене, В подушки прятать свой позор и стыд, И, схвачен вихрем ужаса и страсти, Всем телом биться о ступени плит! Но день идет. Ты — у него во власти. Так молви мне: „прости“, как другу. Я — День без восторгов, но и без несчастий!» В смущеньи слушаю; душа моя Знакомым предвкушением объята Безумной бури в бездне бытия… Как эти штормы я любил когда-то. Но вот теперь в душе веселья нет, И тусклый день жалею я, как брата, Смотря с тоской, что теплится рассвет. 28 марта 1915 Сонеты (Мисака Мицарэнца) «В горах, в монастыре, песнь колокола плачет…» В горах, в монастыре, песнь колокола плачет; Газели на заре на водопой спешат; Как дева, впившая мускатный аромат, Пьян, ветер над рекой и кружится и скачет; На тропке караван но склону гор маячит, И стоны бубенцов, как ночи песнь, звучат; Я слышу шорохи за кольями оград И страстно солнца жду, что лик свой долго прячет. Весь сумрачный ландшафт, — ущелье и скала, — Похож на старого гигантского орла, Что сталь когтей вонзил в глубины без названья. Пьянящий запах мне бесстрастно шлет заря; Мечтаю меж дерев, томлюсь, мечтой горя, Что пери явится — венчать мои желанья! |
