II Я пережил дни искушений тайных, И все равно мне, будет ли мой стих В десятках или сотнях рук случайных… Сам для себя люблю в стихах своих Стеченье рифм, порой необычайных, Я для себя пишу — не для других. Читатели найдутся — сердце радо; Никто не примет песни — и не надо! III Гремит война. Газетные столбцы Нам говорят о взятых пулеметах; На поле брани падают бойцы. И каждый о своих родных в заботах, Меж тем подводят в книгах мудрецы Итоги бойни роковой на счетах… Теперь ли время Музу призывать? — Теперь, как и всегда! Шумела рать IV Аргивян на брегах, у древней Трои; Прошли герои, но живет Омир! И нашей жизни твердые устои Падут во прах, вновь изменится мир, Не встанут, может быть, сверкая, строи, Но будет вечно звучен ропот лир, Поэзия над славой и над тленьем Останется сияющим виденьем… <1915> «Пришли рассеяния годы…» Тот в гробе спит, тот дальний сиротеет. А. Пушкин Пришли рассеяния годы, Нам круг друзей не съединить: Один уже сошел под своды, Которых нам не сокрушить; Тот роком самовластным брошен В изгнанье, на чужой гранит; Тот в цвете дум болезнью скошен, Не жив, не умер, — словно спит; Тот бродит по далеким странам, Тоской гоним, всегда один, От нас отрезан, как туманом, Чредой изменчивых картин; Еще иные — в поле ратном, В окопах, под дождем свинца; Согласно при луче закатном У нас забьются ли сердца? Как знать? Но будь еще помянут Один: он факел снов задул; Не нами тайный враг обманут, Нас друг неверный обманул. Быть может, прежним идеалам Остался верен только я: Доныне не была причалом Оскорблена ладья моя; Но, жизни бурями испытан, Таю глубины грез моих, И ядом горечи напитан, Нередко, мой вечерний стих. 29 июля. 1916 Верные лире Мстит лабиринт… Urbi et Orbi К нам не была ль судьба скупа, Нам не дары ль бросала щедро? Пусть нашей жизни темная тропа Не раз вела в глухие недра. Пред нами был — весь ясный мир, Мы шли сквозь грозные Вверяя струнам вещих лир Мечты, и души, и желанья. Порой вступали в мглу пещер, Где слышен грозный рев чудовищ, Но к свету вновь, закляв химер, Входили с грудами сокровищ. И снова шли в цветах, в лучах, Под щебет птиц, под рокот моря, И нам был чужд пред долей страх, Мы были рады мигам горя. Но вновь во глубь тропа сошла, Под черноту подземных сводов; Кругом везде — слепая мгла, Вой чудищ, призраки уродов. Глядим назад, — но входа нет, Вперед, — но выхода не видно. Нам повстречать ли снова свет, Луной дышать ли серповидной? Вверх или вниз, но путь идет, Он с каждым шагом — безысходной… Но все равно! вперед, вперед, Поем и в недрах преисподней! 1916 Лев и свинья Басня по Ф. Достоевскому Однажды Лев Свинью обидел, Да так, что целый лес ее позор увидел. Придя в великий гнев, Свинья донельзя расхрабрилась (Известно, что и гнев порой мутит, как хмель), За оскорбление отметить решилась И вызвала владыку на дуэль. Однако, возвратясь к родным пенатам, Задумалась Свинья И, страха не тая, Расхрюкалась пред умным братом: «Ах, братец, вот — попала я в беду! Ты знаешь Льва суровый норов! Уж лучше я куда-нибудь уйду!» Но Боров (Он был писатель, с едкостью пера) В ответ ей: «Погоди, сестра! К чему бежать так прямо? Поблизости помойная есть яма: Получше вываляйся в ней, А после выходи на бой с царем зверей». Свинья послушалась совета. Помоями вонючими кругом Вся облепилась до рассвета И так предстала пред врагом. Свидетелями беспримерной брани Был полон лес и ближний дол. И вот явился Лев, как обещал заране, — Пришел, понюхал и ушел… И долго после свиньи все вопили: «Лев струсил! мы-де победили!» Так иногда завзятый полемист К газетному нас требует барьеру, Но трудно Льва не следовать примеру, Когда противник наш уж чересчур нечист! <1916> «Иногда хорошо и отрадно…» Иногда хорошо и отрадно Знать, что сжали четыре стены Жизнь твою, с ее пылкостью жадной, И твои, слишком буйные, сны. За окном — тот же город стозвонный, — Спешный бег неумолчных авто, Но к тебе, в твой покой потаенный, Не проникнет бесцельно никто. Как утес, весь и в пене и в шуме, Неподвижен, и строг, и высок, — Ты, в приюте свободных раздумий, В самой ярости толп, — одинок. Светы полдня, полночные тени, Ряд мечтами обвитых часов… И скользят вереницы видений, Лики бывших и жданных годов. Это — памяти путь беспредельный, Это — встреча всех тех, кто ушли, Это — бред беспечально-бесцельный О палящем восторге земли. И спокойных раздумий зарницы Озаряют крутящийся сон; Совесть судит; заплаканы лица; Знаю: кто-то без слов осужден. Кто-то… Может быть, я… Ну так что же! Это час пересмотра годин. Как тебе благодарен я, боже, Что на время — в тюрьме и один! |
