Декабрь 1911 «Как ангел тьмы и ангел света…» Две тени милые, два данные судьбой Мне ангела… Пушкин Как ангел тьмы и ангел света, Две тени строгие со мной, И властно требуют ответа За каждый день и подвиг мой. Один, «со взором серафима», Лелеет сон моей души, Другой, смеясь, проходит мимо И дерзко говорит: спеши! Но лишь я вслед за ним дерзаю, Бросаясь в гибельный хаос, — Другой зовет к земному маю, К блаженству думы, к счастью слез. И каждый вечер — двое! двое! Мне произносят приговор: Тот — неземное, тот — земное, Кляня, как ужас и позор. Но неземное сходно с бездной, В которую готов я пасть, А над земным свой полог звездный Волшебно распростерла страсть. И я, теряя в жизни грани, Не зная, душу где сберечь, В порыве темных отрицаний На ангелов взношу свой меч! 1907. 1911 «Уже овеянная тенями…» А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах Пушкин Уже овеянная тенями, Встречая предзакатный свет, Там, за пройденными ступенями, — Мечта моих начальных лет! Все тот же лик, слегка мечтательный, Все тот же детски-нежный взор, В нем не вопрос, — привет ласкательный, В нем всепрощенье, — не укор. Все клятвы молодости преданы, Что я вручал когда-то ей, До дна все омуты изведаны Безумств, желаний и страстей. Но в ней нетленно живо прежнее, Пред ней я тот же, как тогда, — И вновь смелее, безмятежнее Смотрю на долгие года. Она хранит цветы весенние, Нетленные в иных мирах, И так же верю прежней Дженни я, И те же клятвы на устах. <1911 > «Давно, средь всех соблазнов мира…» Давно, средь всех соблазнов мира, Одно избрал я божество, На грозном пьедестале — лира, Лук беспощадный в длани бога, В чертах надменных — торжество. Я с детства верен стреловержцу, Тому, кем поражен Пифон, И любо пламенному сердцу, Когда в душе кипит тревога В предчувствии, что близок он. Иду меж торжищ и святилищ, Слежу земные суеты; Но в тайнике моих хранилищ Я берегу одно лишь: гимнам Мной посвященные листы. Меня венчают иль поносят, Мне дела нет. Как клевету, Приемлю лавр, что мне подносят, И в блеске дня, и в мраке дымном Храня свободную мечту. 1911 «Нет тебе на свете равных…» Нет тебе на свете равных, Стародавняя Москва! Блеском дней, вовеки славных, Будешь ты всегда жива! Град, что строил Долгорукий Посреди глухих лесов, Вознесли любовно внуки Выше прочих городов! Здесь Иван Васильич Третий Иго рабства раздробил, Здесь, за длинный ряд столетий, Был источник наших сил. Здесь нашла свою препону Поляков надменных рать; Здесь пришлось Наполеону Зыбкость счастья разгадать. Здесь, как было, так и ныне — Сердце всей Руси святой, Здесь стоят ее святыни, За кремлевскою стеной! Здесь пути перекрестились Ото всех шести морей, Здесь великие учились — Верить родине своей! Расширяясь, возрастая, Вся в дворцах и вся в садах, Ты стоишь, Москва святая, На своих семи холмах. Ты стоишь, сияя златом Необъятных куполов, Над Востоком и Закатом Зыбля зов колоколов! <1911> «Прости мой стих, безумьем гневный…» Прости мой стих, безумьем гневный, Прости мой смех, на стон похожий! Измучен пыткой ежедневной, Я слез твоих не разгадал! Мы снова брошены на ложе, И ты рукой, почти бессильной, Но все торжественней, все строже Мне подаешь святой фиал. Кругом чернеет мрак могильный, Жизнь далеко, ее не слышно, Не это ль склеп, глухой и пыльный, — Но ты со мной — и счастлив я. <1911> «Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной!..» — Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной! — Что же будет, что же будет с прежней тьмой? — Тьма исчезнет, тьма растает в блеске дня! — Ах, уже лучи, как пламя, жгут меня! — Будь же счастлив, будь же светел в светлый час! — Таю в блеске, исчезаю, я — погас. — Что же ты не славишь в песне вечный свет? — У того, кто гаснет в свете, песен нет. — Солнце! Солнце! Снова! Снова ты со мной! — Вижу свет, но я окутан прежней тьмой. |
