II Да, Польша есть! Но все ж не потому, Что приняла, как витязь, вызов ратный, Что стойко билась, в распре необъятной, Грозя врагу — славян и своему. Но потому, что блещет беззакатный Над нею день, гоня победно тьму; Что слово «Польша», речью всем понятной, Гласит так много сердцу и уму! Ты есть — затем, что есть твои поэты, Что жив твой дух, дух творческих начал, Что ты хранишь свой вечный идеал, Что ты во мгле упорно теплишь светы, Что в музыке, сроднившей племена, Ты — страстная, поющая струна! 22–23 мая 1915 Варшава «Я прошел пути и перепутья…» Я прошел пути и перепутья, Мне искать безвестного наскучило. Тщетно Жизнь, дряхлеющее чучело, Вновь надела пестрые лоскутья. Тщетно манит разными приманками И в цветы наивно прячет удочки… Я пою былую песнь на дудочке, Я гуляю прежними полянками. Хорошо без дум идти опушками, В темень леса, в дебри не заглядывать… Ах, весны довольно — сердце радовать! Что мне тайны с хитрыми ловушками! Правит путь по небу древний Гелиос, О листву лучи как будто точатся… Нет! мне петь, как в детстве, нынче хочется Бабочек на дудке, на свирели — ос! 9 июня 1915 Завет Святослава По знакомой дороге назад Возвращались полки Святослава. Потрясен был надменный Царьград, Над героями реяла слава, Близки были родимой земли И равнины, и мощные реки… Но в горах на пути залегли, Поджидая, коварные греки. И, шеломы врагов опознав, По холмам и утесам соседним, Так дружине сказал Святослав: «Видно, день — биться боем последним! Пусть враги нас порубят, побьют, Пусть обратно добычу отымут, — Но певцы про нас славу споют, Ибо мертвые сраму не имут!» И рубились они до конца, Полегли до последнего в поле; Не осталось в живых и певца, Чтобы спеть о губительной доле. Сгиб в траве Святослава скелет, Вихрем выветрен, ливнями вымыт, — Но поет ему славу поэт, Ибо мертвые сраму не имут. В наши грозные, тяжкие дни Вспомним снова завет Святослава! Как во тьме путевые огни, Веку новому — прошлого слава! Уступает народу народ Города, и равнины, и реки, — Только доблесть бессмертно живет, Ибо храбрые славны вовеки! Июль 1915 К стальным птицам Я первые полеты славил Пропеллером свистящих птиц, Когда, впервые, Райт оставил Железный рельс и бег направил По воле, в поле без границ. Пусть голос северного барда Был слаб, но он гласил восторг В честь мирового авангарда: Того, кто грезу Леонардо Осуществил и цепь расторг. Казалось: мы у новой эры; От уз плотских разрешены, — Земли, воды и атмосферы Владыки, до последней меры В своих мечтах утолены! Казалось; уничтожив грани Племен, народов, государств, Жить дружественностью начинаний Мы будем, — вне вражды и брани, Без прежних распрей и коварств. И что же! меж царей лазури, В свои владенья взявших твердь, Нашлись, подсобниками фурий, Опасней молний, хуже бури, Те, что несут младенцам — смерть! Не в честный бой под облаками Они, спеша, стремят полет, Но в полночь, тайными врагами, Над женщинами, стариками Свергают свой огонь с высот! Затем ли (горькие вопросы!) Порывы вихренных зыбей Смиряли новые матросы, Чтоб там шныряли «альбатросы» И рой германских «голубей»? 1915 Зов старинный Свет из небесных скважин С лазури льется, нежен, На степь и кровли хижин; Миг — робко-осторожен И с грустью чутко-дружен… О! сколько тихой ласки В речном далеком плеске! Как тени сердцу близки! В траве блестят полоски На сонном темном спуске… Дышу истомой странной, Весь полн тоской смиренной, Но где-то зов старинный, Звон глухо-похоронный, Звучит, как ропот струнный. 1915 Загробный призыв Опять, опять я — близко, рядом! Мои слова расслышь, узнай! Тебя пугали в детстве адом, Тебе сулили в смерти рай. Не верь: мы — здесь! Погасло зренье, Не бьется сердце, умер слух, Но знаю, слышу приближенье Твое, как духа слышит дух. Твои мечты горят, как свечи Во мгле; ищу невольно их; Дышу тобой, в минуту встречи, Как запахом цветов ночных. Усилием последней воли Качаю завес… видишь дрожь? Мне страшно, жутко мне до боли, Но нашей связи не тревожь! Как под водой дышать нет силы, Так в мире косном душно мне… Но для тебя, мой брат, мой милый, Я снова — здесь, я — в глубине! |
