Полюбовавшись природой, юноша двинулся дальше и за поворотом дороги увидел рисовые поля, на которых работали крестьяне; одни пахали, другие высаживали рассаду. Все напоминало те счастливые времена, о которых поется в песне игрока в биту.
"Крестьяне мы. В дни мира и затишья
Пахать поля, сажать рассаду вышли.
О чем в полях поют крестьяне - встарь
Любил послушать Яо-государь.
Был мир, и пели пахари об этом.
Мы тоже Яо следуем заветам.
Оль-ноль-ноль-сансадэ!
Крестьянин - сыт, крестьянин - весельчак...
И десять тысяч лет да будет так!
Оль-ноль-ноль-сансадэ!
Шунь-государь посуду сам лепил,
Сам землю на горе Лишань рыхлил.
Шэнь-нун принес крестьянам облегченье:
Плуг, говорят, его изобретенье.
Был царь похож на пахаря во всем...
Мы ж с голоду язык во сне сосем!
Оль-ноль-ноль-сансадэ!
Циновкой служит нам простой мешок,
Сосновый сок нам - лотосовый сок!
Оль-ноль-ноль-сансадэ!"
Пока они пели, ревизор прикрывал веером лицо, а как только песня кончилась, он окликнул крестьян:
- Эй, мужички, мне бы надо поговорить с вами кое о чем!
Крестьяне оставили работу и распрямили спины, а один подошел к нему.
- Горы здесь дикие, откуда ты взялся? Чего тебе надо? Ух, какой страшный, будто под скалой валялся.
Тем временем другой крестьянин предостерегал своих собратьев:
- Я слышал, будто в наши края послан ревизор. Вы лучше не грубите этому человеку. По-моему, он совсем не так уж прост. Надо бы говорить с ним поучтивее!
Ли, услышав это, отметил про себя: "Старый догадлив!"
- Ну, а как у вас правитель правит? - снова спросил он у крестьян. - Не чинит ли зло народу? А еще, правду ли говорят, будто он сластолюбив и взял к себе в наложницы Чхунхян?
Крестьянин разозлился.
- Плохо ли, хорошо ли правит наш правитель, но попробуй-ка сломать этот дуб!
- А что слышно о делах в управе?
Крестьянин громко расхохотался.
- Да они там, в управе, все друг друга покрывают. А сам правитель, уж не знаю, жаден он или нет, да только у народа отбирает и рис и хлопок. А еще он развратен, но Чхунхян, стойкая, как железо и камень, не пошла к нему в наложницы и за это жестоко наказана. Сын-то прежнего правителя уехал - и никаких вестей. Хотел бы я знать, куда этот негодяй запропастился?
- Нечего болтать! Что ты знаешь о чужих делах? - рассердился Ли и отвернулся. А крестьянин подумал: "Что-то уж слишком разобиделся господин".
Юноша отправился дальше, а крестьяне снова взялись за мотыги и запели песню "Цветы в горах":
"Кому наказанье - судьба,
а кому -- и награда:
Достаток в еде и одежде,
безделье, утехи;
За вины из прошлых рождений
платить им не надо...
Другим выпадают
четыре злосчастные вехи,
Весь век не избавиться им
ни от бед, ни от мук.
Богатство, и бедность,
и радость, и горе вокруг!"
А молодые парни пели такую песню:
"Наша-то девчонка - загляденье
Парню из соседнего селенья!.. "
Да, удивительны дела людские под этим равнодушным небом! Юноша стоял и рассуждал сам с собой: "Вон того мальчишку кормилица еще кашей кормит, а этот еще не женат, работает вовсю!"
Он посмотрел вдаль: там воды реки Хванхасу вливаются в реку Хансу. Соединяясь в бурливом кипении, они, грохоча, низвергаются водопадом. Цветы распускаются и опадают, под порывами ветра облетают листья. Разве все это не удивительно?
Он еще прошел по дороге. За поворотом у харчевни сидел пожилой человек лет пятидесяти, плел веревки из травы и пел песню "Полжизни прошло":
"Полжизни минуло,
уж молодость мне не вернуть,
Но мне не по нраву
и дряхлости близкой картины.
На волосы гляну -
"Еще постарел ты чуть-чуть", -
Все снова и снова
нашептывают мне седины".
Веревочки он плел тонкие-тонкие. Ли попробовал заговорить с ним, но старик не отвечал, а только оглядывал его с ног до головы. Допев до конца песню, он проговорил:
- Послушай-ка, в пословице сказано: "При дворе первое Дело - чин, а в деревне - старшинство". Смотрю я на тебя, ты что же, не знаешь, что полагается здороваться?
- Простите, пожалуйста. Я только хотел спросить у вас об одном, - стал оправдываться юноша. - Мне вот довелось услышать, будто здешний правитель сластолюбив, взял к себе в наложницы Чхунхян, и та живет вольготно. Правда ли это?
Старик сделал недовольное лицо:
- Не смей пачкать такой сплетней нашу Чхунхян, стойкую, как сосна и кедр. Что и говорить, правитель, конечно, развратен, но Чхунхян не пошла к нему в наложницы и за это брошена в темницу. Наверное, скоро духом станет. А молодой господин Ли - этот сын разбойника - бросил такую девушку и даже не придет ее проведать. Разве сыщешь на свете таких сыновей крысы, сыновей кошки?
Юноша выслушал старика, и думы о Чхунхян стали еще больше мучить его. Один час стал для него все равно что три осени. Он быстро одолел оставшуюся часть пути и вошел в Нам-вон. Прислушался, о чем шептались люди на улицах. Среди чиновников поднялся переполох. Даже в дуновении ветра им слышалось: "Ревизор приехал!" В управе спешно приводили в порядок давно забытые книги с записями податей и рисовых ссуд и теперь с участка земли в четыре кёль брали по одной мере зерна, а с шести кёль - по три меры. На западных и восточных складах ни с того ни с сего стали раздавать в долг рис, войлок и бумажные ткани, а ведающий чинами и казначей, трясясь от страха, исправляли в книгах неправильные записи.
Разузнав обо всем, Ли отправился к дому Чхунхян. Ступени его поросли зеленой травой, она стелилась вдоль перил, платан, росший в садике, изъели черви, изгородь повалилась, наружные постройки обрушились, внутренние покосились, и стропила торчали наружу, а двор так зарос, что не видно было дорожек. У кого не защемит сердце при виде такого запустения? Ли заглянул во двор: мать Чхунхян варила похлебку в котле и лила слезы.
- Что за горькая у меня доля! Я рано осталась сиротой, потом потеряла супруга, а на старости лет лишилась и дочери. Доверилась этому проклятому молодому Ли! Отчего все так получается? О Небесный владыка, обрати же на нас свои взоры!
Юноше Ли стало жаль ее, и он со вздохом проговорил:
- Сейчас у вас такая беда, но разве не настанут добрые времена? - И он окликнул мать Чхунхян. Та встрепенулась.
- Кто это? Кто пришел ко мне в такую трудную пору?
Она вышла посмотреть.
- Видно, нищий. Слепой он, что ли? Не видит разве, какая здесь бедность? Была у меня единственная дочь, и ту бросили в темницу, вот и пришлось все распродать. Нечего мне подать, проходи мимо!
Юноша усмехнулся и снова окликнул.
- Что же это, мамаша не узнает меня?
- Да кто ты такой? Ким Гвоннон, что ли? Покажись хоть! Не пойму, кто это.
