В эпоху феодальной раздробленности и ожесточенных распрей такая критика и взгляд на центральную власть как представительницу "порядка в беспорядке" (Энгельс) могли сочувственно восприниматься и народом.
И все же не следует преувеличивать значение этого. Авторы не могут не любоваться феодальными обычаями и традициями, сверканием мечей и доспехов, зрелищем воинских подвигов. Осуждение жестокостей и измен имеет место лишь тогда, когда они совершаются по отношению к центральной власти или к члену того же феодального рода.
Но не эти идеи и не эти особенности "сказаний" обеспечили им долгую жизнь в истории японской литературы. Причину следует искать в другом - в глубоком и содержательном чувстве, их наполняющем.
Каждая эпоха вырабатывает свой идеал. Для феодализма это - могущественный, справедливый господин и верный вассал. Однако этот идеал в действительности сплошь и рядом нарушался. Ожесточенная борьба японских князей с законным сюзереном - императором - не только являлась преступлением против основного завета - верности, но и вовлекала в неправедную борьбу людей, которые свято соблюдали этот завет но отношению к своему военачальнику. Преданный вассал становился жертвой честолюбивых замыслов своего князя. Верному человеку было трудно выжить в насыщенной коварством и предательством атмосфере междоусобной борьбы князей. Люди, вовлеченные в эту "борьбу, оказывались перед лицом неразрешимых противоречий - и создатели гунки "сумели нанять это.
Вот почему сквозь всю героику, сквозь звон оружия слышится сурово-печальный голос автора, глубоко переживающего трагедию обреченных на гибель. Тысячи людей, составляющие основные силы, цвет и мощь феодального сословия, попадают в трагическое положение - и автор не может не скорбеть об этом. Среди них есть люди, которые, по мысли автора, представляют собой образец ума и рыцарских доблестей, есть любящие, верные женщины. Все они, повинуясь долгу верности, вынуждены служить неправому делу, и в их гибели автор видит неизбежное возмездие, ложащееся на весь род до последнего колена. Такой взгляд на исторический конфликт как порождающий неразрешимое противоречие приводит автора "Сказания о доме Тайра" к художественному отражению событий в плане трагедии, с трагической коллизией, виной и гибелью героев.
Таким образом, гунки стали трагедией, воплощенной в форме военно-феодальных эпопей. И не случайно позднее, когда театр в Японии прошел сложный путь развития от народного игрища, храмового действа, придворного дивертисмента до самостоятельного рода искусства, многие наиболее драматические эпизоды гунки легли в основу его пьес.
Междоусобные войны феодалов, длившиеся в течение всего XIII века, не прекратились и в следующем столетии. Война крупнейших коалиций, всеобщая сумятица, в которую вносили свой вклад и буддийские монастыри, присоединявшиеся то к одному, то к другому лагерю, затянулась. Она уничтожила остатки централизованного управления страной. Япония окончательно вступила в период феодальной раздробленности.
Восстания крестьян, разоряемых жестокой эксплуатацией и длительными междоусобицами, принимают теперь массовый характер, ускоряя расслоение самурайства. Не удивительно, что и в самурайской среде, и особенно в среде придворной аристократии, мысли людей все чаще обращаются к прошлому, к периоду Хэйан, который сквозь даль более чем двух столетий стал восприниматься как "золотой век" культуры. "Только старина близка моему сердцу!" - восклицает автор крупнейшего прозаического произведения XIV века, "Записок от скуки" ("Цурэдзурэгуса"), Кэнко-хоси.
Кэнко - "мирское" его имя Канэёси - происходил из старинного рода Урабэ и был близок ко двору, но позже постригся в монахи. За свой выдающийся поэтический дар он был назван одним из "четырех небесных владык японской песни". Однако основную известность он снискал как автор "Записок от скуки" ( Название происходит от первых слов произведения: "Когда одолевает скука... ").
Глубокое чувство разочарования, понятное у представителя одной из древних фамилий, в полной мере испивших чашу превратностей судьбы, рождало стремление к философским раздумьям, обращало мысли к буддийской идее бренности мира, как объяснению причин падения власти родовой аристократии. Вместе с тем ощущение неизбежного конца заставляло особенно дорожить тем немногим, что еще оставалось, не пренебрегать радостями жизни, хотя бы и скромными. Подобные идеи явственно прослеживаются в творчестве Кэнко. Отсюда - противоречивая оценка его личности и мировоззрения в японской и европейской науке: одни считают его отрешившимся от мирских благ философом, другие видят в нем человека, подверженного всем слабостям человеческой натуры.
Однако самой характерной чертой, проходящей через все произведение Кэнко, думается, следует считать его стремление понять человеческую природу во всех ее проявлениях, часто противоречивых, показать сложность духовного мира человека и многообразие восприятия им окружающего. Вероятно, именно здесь заключена причина того, что "Записки от скуки" выдержали самое трудное испытание - испытание временем: их читали во все последующие века, их высоко ценят и в современной Японии, как один из выдающихся памятников средневековой литературы.
Двести сорок три отрывка ("дан"), составляющие книгу Кэнко, разнообразны по содержанию: тут и рассказы о различных событиях прошлого, и размышления о людях, их нравах и обычаях, о старом и новом, литературные реминисценции и наблюдения над природой. И каждый отрывок несет в себе глубокое философское наблюдение. Толпа простолюдинов, глазеющая на скачки и сгрудившаяся так, что яблоку негде упасть, расступается перед человеком, высказавшим мудрую мысль, показывая этим ему свое уважение. "Человек ведь не дерево и не камень: бывают минуты, когда он не может не поддаться чувству", - заключает Кэнко. Он нагибается над раковинкой, попавшейся ему на дороге, и внимательно рассматривает это крохотное произведение природы. Ничто окружающее, как бы мало оно ни было, не кажется ему ничтожным, не заслуживающим внимания.
Появление в это время произведения в жанре эссе нельзя считать случайным. Ушел в прошлое XIII век, когда самурайство выступило на историческую арену и был создан трагический эпос о кровопролитных битвах. В XIV веке самурайство, еще сильное политически и экономически, уже пережило свой наивысший подъем. Страна устала от бесчисленных феодальных сражений, грозный гул крестьянских восстаний временами заглушал их шум. Стремление найти в это переходное время непреходящие ценности побуждало отойти от традиций военно-феодальной литературы, интересовавшейся человеком прежде всего как представителем рода и носителем характерных для него качеств, и обратиться к отдельному человеку, пристально вглядеться в его духовный мир, раскрыть его сложность, будь это даже простолюдин из толпы. Размышляя над разнообразными случаями из жизни или предаваясь воспоминаниям о прочитанном и услышанном, автор приходит к мысли о ценности человека, о важности полного и многообразного восприятия всего окружающего, - и это, как в осколках зеркала, отражается в "Записках" монаха Кэнко. Творчество Кэнко прокладывало путь к дальнейшей гуманизации японской средневековой литературы. Новых вершин этот процесс достигнет в творениях выдающихся мастеров культуры позднего средневековья, и среди них - прозаика Ихара Сайкаку.
Японская литература развивалась в особых условиях. В период, когда рост буржуазных отношений привел к превращению городов в экономические и культурные центры, Япония была "изъята" из общего процесса мировых сношений. Правители из феодального дома Токугава (1603-1867), стремясь задержать развитие новых отношений, изолировали Японию от стран, ранее вставших на путь буржуазного развития. Тем значительнее подвиг людей, сумевших и в этих условиях прийти к новому пониманию действительности, - мыслителей Араи Хакусэки, Андо Сёэки, драматурга Тикамацу Мондзаэмона, поэта Мацуо Басё и прозаика Ихара Сайкаку (1642-1693).
