А все Москву вспоминал. Как не отпускала шляхетство государыня Анна Иоанновна. Какие дворцы себе строить архитекту Растреллию приказала. Какой театр новомодный прямо на Красной площади построить велела. Дедушка там что ни день актеров итальянских слушал. Певцы прямо из Италии были, а в хорах певчие пели. Декорации невиданной красоты. Оркестр на несколько десятков музыкантов. Что-что, а театр государыня куда как любила да жаловала.

В те поры в Москве первые фонари на улицах зажглись — чтоб способнее было зрителям в ночи домой ворочаться. Рогатки для них открывали. Владельцы домов должны были на окнах плошки зажженные ставить — для света.

Костюмы драгоценнейшие. Иным разом государыня свои драгоценности добавляла. Без опасения.

Пожалуй, театра потом в Новгороде дедушке больше всего и не хватало. Все сыновьям подробности рассказывал. А женился в те поры на Зиновьевой. Род новгородский. Известный. И подьячие были в нем, и дьяки. Кое-кто и с посольствами ездил за три моря, только что в Москву не перебрались.

А настоящая служба к дедушке с императрицей Елизаветой Петровной пришла — до Новгородского губернатора дослужился. Там ведь тоже не просто все сложилось.

Онемечилась Анна Иоанновна в Курляндии. Оно бы, дедушка говорил, полбеды, кабы не навезла с собой своих немцев выше всякой меры, да еще и аманта — Бирона. Выборщики ей условие поставили, чтобы рассталась с Бироном. На вид согласилась, на деле — ни в какую. Да и то сказать — отец единственного ее сынка, что еще в Курляндии родился.

Первый раз услышала, у папеньки переспросила. У императрицы Анны Иоанновны сын? Как же можно? Папенька усмехнулся: разговоры шли, детей очень любила. От супруга своего не понесла — всего-то несколько недель пожили, да и трезвым герцог, сказывали, отродясь не бывал. Позже Бог с Петром Бестужевым-Рюминым свел. Он от государя Петра Алексеевича за двором ее присматривать приставлен был.

Сама-то Анна Иоанновна в Россию рвалась. Нипочем в Курляндии оставаться не хотела. Курляндцы ее, понятно, не жаловали, а чтобы их подкупать, деньги нужны были, и немалые. Откуда их взять, когда шкатульные, от короны Российской царевне положенные, Петр Алексеевич и то норовил попридержать. Бестужев-Рюмин не только их попридерживал, но и сам внакладе не оставался, да еще сынка своего Алексея Петровича, будущего канцлера, тут же пристроил.

Что там промеж герцогиней и ее соглядатаем было, один Господь до конца известен. Только после кончины императора Петра Алексеевича обок герцогини Бирон объявился. Дворянин — ничего не скажешь. В университете обучался — и то верно. Одна беда: для дворянства денег никаких не имел, а в университете первым забиякой стал, дуэлянтом. С одними дуэлями дело обходилось, пока не убил студент своего противника. Пришлось в родную Курляндию без оглядки бежать.

Невесть почему, папенька о Бироне с удовольствием рассказывал, посмеяться над похождениями его любил. Мол, оказался Бирон в Курляндии и сразу ко двору русской герцогини — к своим-то его бы на пушечный выстрел не пустили.

Только не об Анне Иоанновне думал, а как от ее двора с гратуляциями к новой императрице Екатерине Первой от лица курляндского дворянства попасть. Курляндцы не соглашались с собой брать, герцогиня им назло согласие дала. В Петербурге к царице кинулся с просьбой в штат принять на какую-никакую должность. Верно, думал немецких амантов обойти. Почему бы и нет: не то что моложе них, а ловчее наверняка. Не вышло. Обратно ни с чем вернулся. Вот тогда и настал черед герцогини.

И ведь что придумал! Денег назанимал, последние вещички продал — коня дивной красоты купил герцогине в подарок. Коней Анна Иоанновна любила, верхом ловко ездила, охотницей была заядлой, а средств на хорошую лошадь не имела. Вроде бы не к лицу царствующей особе от безвестного студента подарки принимать, да ретивое подвело: приняла с благодарностью и дарителя в штат зачислила.

Тут Бирон и повел наступление на Бестужева. Все его хитрости раскрывать стал. Глядишь, у герцогини денежки появляться стали — большие, небольшие, а все лучше, чем раньше. Студент и этикет завел, чтобы без пяти минут монархиней себя почувствовала. Тут уж и за сынком дело не стало.

Таких грехов немцы, известно, никому не прощали. Скандал мог быть страшный, да снова студент сообразил. Еще до родов сынка женился по согласию с высокой своей покровительницей, чтобы сплетен не плодить. В одном планы его сорвались. Выбрал себе Бирон хорошенькую невесту, а Анна Иоанновна на ее сестре настояла, кривой да горбатой.

Бенигна, так невесту новую звали, о всех планах будущего супруга была известна, согласие на них дала, но за высокую плату. Всю жизнь Анна Иоанновна горбунью подарками осыпала. Бенигна иначе, как залитая бриллиантами, и не ходила. А злиться все равно злилась. Супруга богоданного поедом ела. Сыночка герцогского, хотя среди собственных деток и держала, лютой ненавистью ненавидела. В Курляндии, где папеньке довелось служить, все ее иначе как ведьмой и не вспоминали.

Сказывали, каждый день до обеда Анна Иоанновна, неодетая да нечесаная, в одном ситцевом капоте и платке ситцевом застиранном на голове, с детьми бироновскими возилась. С ними и за стол садилась. Только ввечеру куафюру делала да убиралась. Так ей ли было все свои радости даже ради престола Российского бросать!

Вот и вышло: никаких условий былая герцогиня Курляндская не выполнила. Все бироновское семейство в Петербург доставила да еще в царском дворце и поселила. Бирон и государством править начал, сам титул герцога Курляндского получил, богатства несметные. Тут уж императрица, хоть и куда как прижимиста была, меры не знала.

Любила, верно. Папенька смеяться принялся: полно, Нинушка, какая любовь. Опора единственная — на кого ей еще рассчитывать можно было? Верь не верь, а при дворе императрицы аманты закружились. Анна Иоанновна жаловать их начала. Одно горе — наследник престола был нужен. А ведь бастарда им не объявишь. В Европе вон такие сами всего добивались. Нечасто, коли ума да ловкости хватало.

Сынка-то императрица шкатульными деньгами на всю жизнь обеспечила. Папаша об образовании позаботился — не забыл собственного университета, хоть диплома и не получил.

С наследником же Бирон хитроумный ход присоветовал. Чтоб взяла императрица к себе ко двору родную племянницу, старшей своей сестры, герцогини Екатерины Иоанновны Мекленбургской, дочь и начала бы сватать, будто к объявлению наследницей приготавливать. А там видно будет.

Только в те поры императрица уже крепко в аманте своем сомневаться стала. Стороной узнала, что собирается он посватать за своего младшего брата цесаревну Елизавету Петровну. Тут сообразить нетрудно: не станет Анны Иоанновны, на престоле цесаревна окажется со своим законным супругом, все государство в руки бироновского семейства перейдет.

И что удивительней всего: не крылся совсем Бирон со своей затеей. Цесаревна детей кучу нарожала, императрица предлог увидела в монастырь ее до конца жизни запереть. Ан нет, Бирон не только не дал, но еще и денежное содержание цесаревне увеличил, от всяческих досад оберегать стал. Его семейству цесаревнины бастарды — не помеха. Наоборот — в зависимость от него Елизавету Петровну поставят.

Как поняла императрица, что аманта не переломить, стала брак племянницы торопить. Жених сыскался — герцог Антон Ульрих Брауншвейгский, австрийской короне прямой родственник. Свадьбу сыграли — Европа другой такой и не видывала. На туалетах жениха и невесты места без бриллиантов самых крупных не было. А решение с престолонаследием такое вышло — занять трон Российский сыну высокой пары. Коли такой вообще родится. Мало того. Коли родится, то быть при нем регентом Бирону.

Все друг друга перехитрить старались. Уж не то, чтобы власти радоваться, а закрепить ее за собой на вечные времена. Только вот на престолах вечных времен нет и быть не может. Сколько раз папенька слова эти повторял. Часом зло, часом с насмешкой. Одно непонятно, на кого сердился, над кем насмехался.