— Император и полное молчание — невероятно! Не хотели ли бы вы, княгиня, навестить вашего крестного отца? Я не стала бы вам препятствовать.

— Нет, ваше императорское величество. Я не знаю, что могла бы ему сказать.

— Неужто вы чувствуете неловкость, княгиня? Вы, такая уверенная в своих словах и действиях?

— Господин Орлов, у меня нет желания делиться с вами — именно с вами! — своими чувствами. Вам чужды подобного рода переживания, и вы не умеете уважать людей.

— Алексей Григорьевич, я много раз просила вас не затевать этих ненужных перепалок с княгиней. Вы выглядите в них не наилучшим образом. К тому же ссоры с дамой!

— Это лишь доказывает, государыня, что я никогда не видел в княгине Екатерине Романовне дамы, но только вашу сторонницу-и соратницу. Мне кажется, мужской костюм княгине явно больше к лицу и больше соответствует ее манере рассуждать и держаться.

— Государыня, вот еще одно послание от вашего супруга. Он сочинил его, не докончив обеда, и очень торопил передать вам.

— Спасибо, Григорий Григорьевич. Зачем вам было утруждать себя. Вы утомились и к тому же повредили ногу — вам необходим покой. А слуг теперь здесь предостаточно.

— Государыня, ради вас…

— Знаю, знаю, Григорий Григорьевич. Итак, содержание письма. Так я и знала — ничего существенного. Одни заботы о собственном благоустройстве, которым я должна со всей серьезностью заняться.

— И никаких условий, государыня?

— Нет, мой друг. Он даже не упоминает больше графини Воронцовой, примирившись с ее отъездом.

— Отъездом? Но куда, ваше величество? Я ничего об этом не знаю!

— Какой смысл был вас волновать, княгиня? Государыня доверила своим гвардейцам заботу о ней, и они доставили ее в целости и сохранности в дом вашего родителя.

— Но они так плохо ладят между собой! Батюшка не мог примириться с пребыванием сестры во дворце. Боюсь, он огорчит ее своим обращением!

— Граф Роман Воронцов и в самом деле хотел воспротивиться приезду в свой дом графини. Но нам пришлось настоять — у нее нет иного убежища. Кроме того, так удобнее устанавливать караул — сразу для двоих.

— Караул? У дома моего отца? Что это значит?

— Друг мой, Алексей Григорьевич побеспокоился о безопасности вашего родителя. Мало что может прийти в голову разбушевавшейся толпе, которая каждую минуту может потребовать самых крутых мер в отношении свергнутого императора.

— Если эту толпу соответствующим образом настроить.

— Что вы имеете в виду, княгиня? Вы хотите набросить тень на доброе имя Орловых?

— С каких это пор вы стали заботиться о своем имени? И вообще, чем расставлять караулы у дома Воронцовых, вам следовало бы больше позаботиться о безопасности императрицы в стенах хотя бы этого дворца.

— Раз Орловы здесь, императрице Екатерине Второй ничто не может грозить.

— Какая нелепая самоуверенность! Вы даже не знаете, что ваши солдаты взломали один из дворцовых погребов, выкатили бочки и начали киверами черпать и пить венгерское вино — оно не показалось им достаточно хмельным.

— Алексей Григорьевич, Гриша! Надо и впрямь что-то предпринять. Мало ли что взбредет на ум пьяным людям с оружием.

— Не тревожьтесь, ваше величество. Я сумела прекратить этот нелепый кутеж и даже закатить обратно в погреб бочки. У меня оказались под рукой золотые империалы, которые я раздала солдатам в вознаграждение за их верность императрице и на завтра обещала еще большую сумму лишь бы прекратить безобразие.

— Вы неподражаемы, мой друг. Но — должна признаться — золото, которым вы располагаете и которое используете для моей пользы, никогда не отягощало моих карманов. Мне просто нечего было бы раздать солдатам при всем моем желании.

— Да, приходится признать, что и мы с Григорием Григорьевичем в этом совершенно уступаем княгине.

— Мы исправим это положение в самом недалеком будущем. Каждый получит достойную награду и уж, во всяком случае, не будет нуждаться в карманных деньгах. А пока разрешите мне обнять вас, мой дорогой друг, и пригласить отобедать. Мы все нуждаемся в подкреплении и хотя бы в недолгом отдыхе.

— Благодарю вас, ваше величество, но я хотела бы еще раз проверить порядок вокруг дворца и заглянуть к принцессе Голштинской — она просила меня об этом.

— Наконец-то! Я думал, не будет конца этой несносной болтовне. Так как мы решаем вопрос с бывшим, государыня?

— У вас есть план, Алексей Григорьевич?

— Предельно простой. Немедленно вывезти бывшего в Ропшу — он сам выбрал себе это место пребывания, и потому подчинится без споров. Охрану мы ограничим Пассеком, Барятинским, Баскаковым и мной. Меньше людей, меньше разговоров.

— А в Ропше? Кто будет около императора в Ропще?

— Ваше императорское величество, если вы доверите нам перевезти туда императора, то, может быть, вы разрешите нам так и остаться вместе с ним.

— Вам в Ропшу? Но кто-то же должен будет вас там сменить? Я не могу согласиться, чтобы вы отказались от придворной жизни и превратились в простых тюремщиков рядом с этим нудным и полубезумным человеком. Вы нужны нам здесь, Алексей Григорьевич!

— Вы льстите мне, государыня. Но не беспокойтесь, наше отсутствие вряд ли затянется.

— Почем знать.

— Не сомневайтесь, государыня.

— Вы хотите, чтобы я придумала иную форму жизни императора? Но где и как? Я не верю, что останутся равнодушными к происшедшему его прусские друзья, начиная с самого Фридриха.

— Государыня, умоляю, не придавайте этому вопросу значения. Я прошу у вас ответа только на один вопрос.

— Спрашивайте, Алексей Григорьевич.

— Вы полностью доверяетесь нам с братом?

— Этот вопрос не нуждается в ответе.

— Вы убеждены, что все, что мы можем сделать, будет преследовать единственно вашу пользу?

— Не сомневаюсь. Иными словами, вы спрашиваете у мен…

— Права на действия, ваше императорское величество. Наши действия — к вам они не будут иметь никакого отношения.

— Гриша, что ты скажешь?

— Государыня, кому, кроме Орловых, вы можете полностью довериться? Нам с вами жить и жить.

— Что ж, вы можете действовать вольной рукой, Алексей Григорьевич.

— Куда вы спешите, княгиня? Государыня распорядилась ждать ее в этом покое. Оставьте ваши хлопоты хоть на минуту — в них уже нет нужды.

— Остаться здесь? Но, господин Орлов, я не привыкла находиться в комнате с полулежащим мужчиной, даже если бы он был моим ближайшим родственником.

— Вас смущает моя поза? Но вы же знаете, я ушиб ногу, и государыня распорядилась, чтобы я дал ей покой. Чем вас может беспокоить, что я положил ее на кресло? Не преувеличиваете ли вы свое рвение в заботах о дворцовом порядке?

— Боюсь, мы не найдем общего языка, Орлов. Вы проводили свою жизнь в казарме, а я со дня своего рождения — во дворце. И с пеленок мне внушалось высочайшее почтение к коронованным особам. Вы можете заботиться о своей ноге в собственном доме, но в апартаментах императрицы вы обязаны преодолеть свое недомогание и держать себя подобающим придворному образом. К тому же, не сомневаюсь, ваш ушиб не представляет ничего серьезного — это не ранение, полученное на поле боя.

— Но у меня было, если угодно знать, и такое. Так что не вам, княгиня, судить, какое из них более тяжелое.

— Чтобы растрогать императрицу, вы можете преувеличить любое, как и свои заслуги перед ее императорским величеством. Кстати, о вашей храбрости. Правда ли, мне рассказывали, что в Прусском походе у вас был постоянный соперник по кулачкам некий Шварц.

— Вас не обманули.

— Что этот Шварц отличался совершенно исключительной силой и легко одолевал в одиночном бою вас и вашего брата Алексея Григорьевича, так что вы вынуждены были даже заключить с ним соглашение: драться противу него только вдвоем. В одиночку вам было все равно не избежать поражения.