Мистер Грей молча взирал на него глазами Джоунси, не давая никаких обещаний. Пит вздохнул, поднял обугленную левую руку, вытянул палец и, закрыв глаза, стал водить им взад-вперед, взад-вперед. И тут Джоунси вроде как осенило. Теперь он, похоже, понял все. Как звали ту малышку? Ринкенхауэр, верно? Да. Имя ее он не помнил, но неблагозвучное сочетание звуков вроде «ринкенхауэр» забыть трудно. Она тоже ходила в школу Мэри М. Сноу, иначе говоря, Академию Дебилов, хотя Даддитс к тому времени перешел в профучилище. А Пит? У Пита всегда была забавная манера все запоминать, но после Даддитса…

Слова нахлынули на Джоунси, съежившегося у окна своей грязной маленькой камеры, откуда он глядел на мир, украденный у него… только это были не совсем слова, одни открытые гласные, странно прекрасные и до ужаса понятные.

Ы иис иию, Ит? Ты видишь линию, Пит?

Пит, с лицом исполненным мечтательного благоговейного удивления, сказал, что видит. И с тех пор проделывал этот трюк с качающимся пальцем. В точности, как теперь.

Палец замер, хотя кончик все еще подрагивал, как волшебный прутик лозоходца. Потом Пит показал на гребень, возвышавшийся чуть справа от снегохода.

– Там, – прошептал он, опустив руку. – Там север. Правь прямо на эту скалу. Ту, с сосной посредине. Видишь?

Вижу. Мистер Грей снова включил зажигание. Джоунси рассеянно подумал, хватит ли у него бензина.

– Можно мне остаться? – спросил Пит. То есть дадут ли ему наконец умереть.

Нет.

Они снова пустились в путь. Пит обессиленно привалился к куртке Джоунси.

Они обогнули скалу, взобрались на самый высокий холм рядом с ней, и мистер Грей снова остановился, чтобы потребовать от своего живого суррогатного сигнального огня новых указаний. Пит снова просчитал направление, и так они продолжали путь, уходя все дальше и дальше, чуть к западу от севера. Дневной свет продолжал меркнуть. Как-то они услышали шум вертолетов, по меньшей мере двух, а может, и четырех, летевших навстречу. Мистер Грей завел снегоход в густые кусты, не обращая внимания на ветки, бившие по лицу Джоунси, высекавшие кровь на щеках и лбу. Пит снова рухнул в снег. Мистер Грей заглушил двигатель и затащил стонавшего, почти теряющего сознание Пита под самый разлапистый куст. Там они переждали, пока рокот вертушек затих вдали. Джоунс почувствовал, как мистер Грей наспех проник в мозг одного из команды и сканировал его, вероятно, сверяя сведения с теми, что сообщил Пит. Когда вертушки прошлепали к юго-западу, очевидно, возвращаясь на базу, мистер Грей завел снегоход и продолжал держаться прежнего маршрута. Снег пошел опять.

Еще через час они остановились на очередном гребне, и Пит снова покатился со снегохода, на этот раз приземлившись на бок. Он поднял голову, но лица уже не было. Исчезло под толстым слоем растительности. Он пытался говорить, но слова давались с трудом: рот был забит вездесущим байрумом.

Не могу, парень, не могу. Пожалуйста. Отвяжись от меня.

Да, – ответил мистер Грей. Думаю, ты свое дело сделал.

Пит! – крикнул Джоунси и, уже обращаясь к мистеру Грею, умоляюще прошептал: Нет! Не смей!

Мистер Грей, разумеется, не среагировал. Но Джоунси успел увидеть в единственном глазу Пита молчаливое понимание. И облегчение. В это мгновение Джоунси все еще был способен коснуться разума Пита, своего школьного друга, того, кто всегда ждал их у ворот школы, прикрывая одной рукой воображаемую сигарету во рту, того, кто мечтал стать астронавтом и увидеть мир из своего космического корабля, одного из четверки, спасшей Даддитса от взрослых парней.

На одно мгновение. Потом он ощутил, как из мозга мистера Грея что-то взметнулось, и пакость, облепившая Пита, не просто дернулась, а стиснула. И череп Пита со зловещим скрипом треснул сразу в десяти местах. Лицо… то, что осталось от лица, втянулось внутрь, как сдувшийся воздушный шар, мгновенно превратив его в дряхлого старика. Пит грузно повалился головой вперед, и снег мелкой солью присыпал его пуховик.

Ты, ублюдок.

Мистер Грей, безразличный к проклятиям и гневу Джоунси, не ответил. Он снова устремил взгляд вперед. Беснующийся ветер моментально стих, и в снежном занавесе открылась дыра. Примерно в пяти милях к северо-западу от того места, где стоял снегоход, Джоунси увидел плывущие огни, но на этот раз не сигнальные. Свет фар. Великого множества фар. Грузовики, идущие колонной по шоссе. Грузовики, и ничего больше. Теперь эта часть Мэна – арена военных действий.

И все ищут тебя, мудак, прошипел он, когда снегоход покатился дальше. Снежная пелена снова сгустилась, отсекая грузовики, но Джоунси знал, что мистер Грей без труда доберется до шоссе. Пит довел его до этого места, к той части карантинной зоны, где особых неприятностей не ожидалось. Теперь мистер Грей рассчитывал, что Джоунси поможет ему проделать остаток пути, потому что Джоунси – другой. Главное, что байрум его не берет. По какой-то причине Джоунси пришелся ему не по вкусу.

Тебе никогда не выбраться отсюда, сказал Джоунси.

Выберусь, заверил мистер Грей. Мы всегда умираем и всегда живем. Всегда проигрываем и всегда побеждаем. Нравится тебе или нет, Джоунси, но за нами будущее.

Если это правда, значит, лучшей причины жить в прошлом просто не найти, парировал Джоунси, но мистер Грей не ответил. Мистер Грей как сущность, как сознание куда-то канул, слился с облаком. Того, что от него осталось, хватало только, чтобы кое-как поддерживать способности Джоунси управлять снегоходом и прорваться к шоссе. И Джоунси, беспомощно уносимый навстречу уготованному серым существом, сумел найти слабое утешение в двух неоспоримых фактах. Первый: мистер Грей по-прежнему не в состоянии добраться до последнего уголка его «я», той крохотной части бытия Джоунси, что еще существовала в его воспоминаниях о конторе братьев Трекер. И второе: мистер Грей не знал о Даддитсе… о «нет костяшек, нет игры».

И Джоунси намеревался сделать все, чтобы мистер Грей не докопался.

По крайней мере пока.

По мнению Арчи Перлмуттера, отличника, удостоенного произносить прощальную речь на вечере выпускников (тема: «Преимущества и обязанности демократии»), бывшего «орла»[52], доброго пресвитерианина, выпускника Уэст-Пойнт, «Страна товаров Госслина» не имела ничего общего с реальностью. Высвеченный фонарями и прожекторами в количестве, которого с лихвой хватило бы на небольшой город, магазин казался чем-то вроде фальшивой киношной декорации. Словно какому-то свихнувшемуся режиссеру вроде Джеймса Камерона вздумалось поставить фильм, где расходов на один лишь постановочный банкет или свадьбу хватило бы, чтобы прокормить население Гаити в течение двух лет. Даже снег, становившийся все гуще, не мог затмить беспощадно-яркого, какого-то химического зарева, разрушить иллюзию того, что вся обстановка, от жестяных покосившихся дымоходов, выраставших из крыши, до единственной ржавой бензоколонки перед зданием, – просто выгородка в съемочном павильоне.

Начинается Акт Первый, думал Перли, энергично вышагивая по тропинке, с неизменной планшеткой под мышкой (Арчи Перлмуттер всегда воображал себя натурой артистической и немного, совсем немного, деловой). Мы торчим в заброшенном сельском магазинчике. Старожилы сидят у печки, не той, маленькой, в офисе Госслина, а большой, в самом магазине, пока за окном растут нежные сугробы. Они толкуют об огнях в небе… пропавших охотниках… серых человечках, поселившихся в лесу. Владелец магазина, назовем его, скажем, старик Росситер, презрительно фыркает. «О Боже, какая чушь, все вы просто шайка выживших из ума кретинов», твердит он, и тут помещение вдруг заливает ослепительное сияние (совсем как в «Близких контактах третьего рода»), это садится НЛО. Оттуда сыплются кровожадные пришельцы и сеют смерть своими бластерами. Все равно что День Независимости, но весь прикол в том, что действие происходит в лесу.