Джоунси что-то припоминал… весьма смутно. Кажется, дело было в торговом центре. В далекой молодости, когда слоняться по магазинам считалось развлечением. День другой, дерьмо все то же.

– С тех пор, когда бы мы ни играли в игру Даддитса, Пит неизменно проигрывал. Даддитс всегда уменьшал его очки, и никто ничего не заподозрил. Наверное, считали это простым совпадением, но в свете всего случившегося я склонен в этом усомниться.

– Думаешь, даже Даддитс знал, что платить по счетам – самая сволочная штука на свете?

– Он научился этому у нас, Джоунси.

– Даддитс дал мистеру Грею точку опоры. Точку умственной опоры. Не забывай этого.

Нет, подумал Джоунси, он никогда этого не забудет.

– На нашем конце все началось с Даддитса, – продолжал Генри. – Мы стали не такими, как все, с той минуты, как встретили его. Пойми, это правда. Такие истории, как с Ричи Гренадо, бросались в глаза, слишком уж выделялись в нашем сознании. Но были и другие, поменьше, и я уверен, что стоит хорошенько подумать, как ты со мной согласишься.

– Дефаньяк, – тихо сказал Джоунси.

– Это еще кто?

– Тот мальчишка, которого я поймал на вранье, перед самым несчастным случаем. Представляешь, узнал, что он шпаргалил, хотя меня даже на экзамене не было.

– Видишь? Но все-таки именно Даддитс сломал серого сукина сына. Скажу больше, похоже, именно Даддитс спас мне жизнь на Ист-стрит. Вполне возможно, что когда подельник Курца заглянул в «хамви», чтобы проверить, как обстоят дела с нами, в голове у него сидел маленький Даддитс, повторявший: «Не волнуйтесь, старина босс, идите по своим делам, они мертвы».

Но Джоунси не хотел расставаться с прежней мыслью.

– Хочешь сказать, то, что байрум установил связь с нами, именно нами обоими, из всего остального – просто произвольный выбор? Совпадение? Именно так считал Джерритсен, хотя никогда не говорил вслух. Но его позиция была и без того достаточно ясна.

– Почему нет? Немало ученых, блестящих умов вроде Стивена Джея Гулда, уверены, что жизнь на земле сохранилась благодаря цепи невероятных совпадений.

– А ты? Ты тоже так думаешь?

Генри поднял руки. Трудно ответить, не воззвав к Господу, который вновь прокрался в его жизнь за последние несколько месяцев. С черного хода, как оказалось, и в тишине многих бессонных ночей. Но разве обязательно призывать этого древнего бога из машины, чтобы хоть как-то объяснить случившееся?

– Я верю в то, что Даддитс, – это мы, Джоунси. L’infant c’est moi… toi… tout le monde…[82] Раса, вид, ген; игра, сет, матч. Мы все, в сумме своей, Даддитсы, и наши благороднейшие устремления сводятся не более чем к попыткам знать, где лежит желтая коробка для завтрака, и умению завязывать шнурки на кроссовках: «ока? Уда?» Самые грешные желания, самые злые поступки в космическом масштабе выглядят не более чем подтасовка карт. Воткнуть колышки на несколько цифр назад и притвориться наивным, ничего не понимающим дурачком. И это верх всего!

Джоунси с интересом уставился на него.

– Все это либо поразительно, либо ужасно. Не могу сказать, что именно.

– Это и не важно.

Немного подумав, Джоунси снова пошел в наступление:

– Если все мы Даддитсы, кто поет нам? Кто нам поет колыбельную, помогает нам уснуть, убаюкивает, когда нам грустно и страшно?

– О, Господь все еще не оставляет нас, – ответил Генри и тут же прикусил язык, но было уже поздно! Несмотря на все свои искренние намерения, все же проговорился! Так бы и удавил себя!

– Так это Господь не дал последнему хорьку провалиться в шахту опоры? Потому что, попади эта тварь в воду…

Строго говоря, последним был хорек, выведенный Перлмуттером, но это хороший довод, достойный меткого ответа.

– Не спорю, неприятностей было бы хоть отбавляй, по крайней мере на следующие два года. Думаю, дело не ограничилось бы массовым бегством из центра Бостона. Но уничтожить человечество? Вряд ли. Мы для них – неосвоенная территория. Мистер Грей знал это, твои записи под гипнозом…

– Не упоминай об этом.

Джоунси прослушал парочку и решил, что сделал самую большую ошибку из тех, что натворил в Вайоминге. Слушать себя в образе мистера Грея, а под глубоким гипнозом он действительно становился мистером Греем, – было все равно что внимать злобному привидению. Временами он думал, что оказался единственным человеком на свете, по-настоящему понимавшим, что значит быть изнасилованным. Некоторые вещи лучше забыть сразу. И больше не вспоминать.

– Прости.

Джоунси отмахнулся – мол, все в порядке – но все же сильно побледнел.

– Просто я хочу сказать, что все мы в большей или меньшей степени чувственные представления, умственные образы, живущие в Ловце снов. Мне самому неприятно, как это звучит, дешевый трансцендентализм, оловянные кольца в ушах, но правильного слова и для этого явления не подберешь. Когда-нибудь, конечно, найдется нужное определение, ну а пока сойдет и Ловец снов.

Генри грузно повернулся. Джоунси сделал то же самое, уложив поудобнее Ноэла. Над дверью коттеджа висел Ловец снов, привезенный в подарок Генри. Джоунси немедленно прибил его к притолоке, как крестьянин-католик, распятием отгоняющий вампиров от жилья.

– Может, их просто тянуло к тебе, – предположил Генри. – К нам. Поворачиваются же к солнцу цветы, липнут к магниту железные опилки. Наверняка, впрочем, трудно сказать: слишком отличен от нас байрум.

– Они вернутся?

– О да, – кивнул Генри. – Они или другие. – Он поднял голову к темно-голубому небу. Небу позднего лета. Откуда-то со стороны водохранилища донесся крик орла. – Думаю, над этим стоит подумать. Но не сегодня.

– Мальчики! – крикнула Карла. – Обед готов!

Генри взял малыша у Джоунси. На секунду их руки соприкоснулись, соприкоснулись взгляды, соприкоснулись мысли. Генри улыбнулся. Джоунси ответил улыбкой. Они дружно спустились по ступенькам и пошли по газону: Джоунси чуть прихрамывая, Генри – со спящим ребенком на руках, и в этот момент единственной тьмой, крадущейся по пятам, были их тени, ползущие за ними по траве.

Я никогда не был так благодарен своей профессии, как во время работы (16 ноября 1999 – 29 мая 2000) над «Ловцом снов». Все шесть с половиной месяцев я был очень болен. И книга помогала мне отвлечься. Читатель увидит, что эта болезнь отчасти отражена в сюжете, но лучше всего я помню высочайшую свободу, которую мы находим исключительно в снах.

Многие люди помогали мне. Одна из них – моя жена, Табита, которая просто отказывалась произносить первоначальное название этого романа: «Рак». Считала его не только уродливым, но утверждала, что назвать так книгу означает накликать беду. Со временем я пришел к такому же выводу, и она больше не именует роман «эта книга» или «та самая, о срань-хорьках».

Я также в большом долгу перед Биллом Пулой, который отвез меня в полноприводном авто к Куэббинскому водохранилищу и его коллегами: Питеру Балдуччи, Терри Кемпбеллу и Джо Макджинну. Еще одна команда, предпочитающая остаться безымянной, вывезла меня из авиабазы Национальной гвардии в «хамви» и легкомысленно позволила мне сесть за руль, уверяя, что чудовище не застрянет в первой попавшейся рытвине. Я не застрял, но едва-едва. Вернулся, забрызганный грязью, но счастливый. Они также попросили сказать вам, что «хаммеры» лучше ведут себя в грязи, чем в снегу. Эту особенность я использовал в сюжете.

Спасибо также Сьюзен Молдоу и Нэн Грэм, из «Скрибнер», Чаку Веррилоу, редактору книги, Артуру Грину, моему агенту. И не стоит забывать Ральфа Вичинанцу, агента по правам за границей, который нашел не менее шести способов сказать по-французски: «Здесь нет инфекции».