Как раз перед тем как следы «субару» исчезли окончательно, они наткнулись на машину, застрявшую носом в вымытой водой канаве, пересекавшей дорогу: одна дверца открыта, задние колеса в воздухе.

Оуэн нажал на аварийный тормоз, вытащил «глок» и открыл дверь.

– Оставайся здесь, Генри. – Он спрыгнул на землю, подбежал к «субару» и низко наклонился. Генри отстегнул ремень и повернулся к Даддитсу, тяжело дышавшему, распластанному на сиденье. Только ремень и удерживал его в сидячем положении. Одна щека была восково-желтой, на другой расплылся огромный синяк. Из носа снова шла кровь, промочившая насквозь клочки ваты и капавшая на куртку.

– Дадс, мне ужасно жаль, – прошептал он. – Ну и хрень собачья.

Даддитс кивнул и поднял руки. Он смог продержать их на весу всего несколько секунд, но Генри его жест был вполне понятен. Он открыл дверцу и вылез как раз, когда подбежал Оуэн, на ходу запихивая «глок» за пояс. Снег шел так густо, отдельные хлопья были чуть не с ладонь, и, казалось, воздуха уже не осталось, и при каждом вдохе в легкие попадет пригоршня снежинок.

– По-моему, я приказал оставаться на месте, – процедил Оуэн.

– Я хотел пересесть к нему.

– Зачем?

Генри ответил спокойно, хотя голос слегка подрагивал:

– Потому что он умирает. Он умирает, но думаю, еще успеет кое-что мне сказать.

5

Оуэн взглянул в зеркальце заднего обзора, увидел Генри, обнимавшего Даддитса за плечи, удостоверился, что ремни обоих застегнуты, и закрепил свой.

– Держи его крепче, – посоветовал он. – Сейчас начнется адская тряска.

Он подал «хамви» назад, включил первую скорость и двинулся черепашьим шагом, стараясь обогнуть брошенный «субару» с правой стороны, где трещина вроде была поуже.

Оуэн оказался прав: тряска оказалась хуже, чем адской. Он мельком увидел, как тело Даддитса беспомощно подскакивает в руках Генри, а лысая голова бьется о его грудь. Но они благополучно миновали трещину и сейчас катили по Ист-стрит. Оуэну еще удавалось разглядеть полузаметенные следы подошв на белой ленте дороги. Мистер Грей жив и функционирует. Если бы только перехватить его, прежде чем ублюдок углубится в лес…

Они не успели.

6

Последним нечеловеческим усилием Даддитс приподнял голову, и Генри с ледяным, каким-то обвальным ужасом увидел, что глаза Даддитса тоже наполняются кровью.

Клац. Клац-клац. Хриплые смешки стариков: кому-то удалось сделать знаменитый тройной ход. В поле зрения снова вплыл телефон. И таблички над ним.

– Нет, Даддитс, – прошептал Генри. – Не пытайся. Береги силы.

Но для чего? Для чего, как не для этого?!

Табличка справа:

. Запахи табака, запахи горящего дерева, прокисшего раствора из бочонка с пикулями. Рука друга на его плече. И табличка слева: .

– Даддитс…

Его голос, расплывающийся в темноте. Тьма, его старая подружка.

– Даддитс, я не знаю как.

И до него в последний раз донесся голос Даддитса, невероятно измученный, но спокойный.

Скорее, Генри… я продержусь совсем немного… тебе нужно поговорить с ним.

Генри поднимает телефонную трубку, смущенный абсурдной мыслью (но разве не вся ситуация абсурдна?), что у него нет мелочи, ни одного несчастного дайма. Подносит трубку к уху.

И слышит бесстрастный деловитый голос Роберты Кэвелл.

– Массачусетская больница, с кем вас соединить?

7

Мистер Грей тащил тело Джоунси по тропинке, идущей вдоль восточного берега водохранилища, от того места, где кончалась Ист-стрит. Брел, оскальзываясь, падая, хватаясь за ветки и снова вставая. На коленях Джоунси краснели ссадины, джинсы порвались и намокли от крови. Легкие нестерпимо жгло, сердце бухало в самые ребра. Но хуже всего было с бедром Джоунси, поврежденным при наезде. Место перелома превратилось в раскаленный пульсирующий шар, из которого вылетали стрелы боли, пронзающие ногу до колена и спину до поясницы. И чертова собака с каждым шагом становилась тяжелее. Правда, она все еще спала, зато тварь внутри не желала угомониться, и только сила воли мистера Грея держала ее в узде. В какой-то момент, после очередного падения, бедро отказалось сгибаться, и пришлось бить по нему затянутыми в перчатку кулаками Джоунси. Сколько еще осталось? Сколько еще пробиваться сквозь проклятый, удушливый, слепящий, не стихающий снег? И что там затевает Джоунси? А тварь?

Мистер Грей не смел ни на миг дать волю грызущему голоду байрума, поэтому и речи быть не могло, чтобы хоть на секунду отвлечься, подойти к запертой двери и прислушаться.

Впереди показался смутный силуэт. Мистер Грей, задыхаясь, помедлил, вгляделся в белую кашу и снова двинулся вперед, придерживая лапы пса и волоча правую ногу Джоунси.

И увидел прибитую к стволу табличку: ЛОВЛЯ РЫБЫ ВБЛИЗИ ОПОРЫ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНА. В пятидесяти футах от таблички начинались каменные ступеньки. Шесть… нет, восемь. Наверху возвышалось каменное здание на каменном же основании, уходившем в снежно-серое ничто, где раскинулось водохранилище: уши Джоунси слышали плеск воды о камень, перекрывающий даже натруженное, частое биение сердца.

Он добрался.

Стискивая лапы колли, мистер Грей из последних сил Джоунси стал взбираться по заснеженным ступенькам.

8

Едва они миновали каменные столбы, отмечавшие въезд на территорию водохранилища, Курц коротко велел:

– Притормози, Фредди. У обочины.

Фредди без лишних вопросов выполнил приказ.

– Где твое «авто», парень?

Фредди поднял винтовку. Добрая старая М-16, испытанная и надежная.

Курц кивнул.

– А в кобуре?

– «Магнум-44», босс.

У самого Курца была «девятка», которая лучше всего была для ближнего боя. А сейчас он хотел стрелять в упор. Увидеть, какого цвета мозги Оуэна Андерхилла.

– Фредди?

– Да, босс?

– Просто, чтобы ты знал: это мое последнее задание, и я не мог надеяться на лучшего партнера.

Перегнувшись через сиденье, он сжал плечо Фредди. Рядом храпел Перлмуттер. Минут за пять до того, как они проехали каменные столбы, он снова наполнил кабину на редкость омерзительным ароматом, после чего живот, благодарение Господу, опал. По мнению Курца, в последний раз.

Глаза Фредди благодарно заблестели. Курц тихо восхитился. Похоже, он еще не совсем потерял сноровку. Значит, рано списывать его в тираж.

– Ладно, дружище, – вздохнул Курц, – жми вперед, и плевать на торпеды. Верно?

– Так точно, сэр.

Курц решил, что в данной обстановке обращение «сэр» вполне уместно. В конце концов та операция закончена, пусть и бесславно. Отныне они сами по себе, последние партизаны времен гражданской, отчаянные джейхокеры[80], мчащиеся по просторам Западного Массачусетса.

Фредди, брезгливо поморщившись, ткнул пальцем в Перлмуттера.

– Прикажете разбудить его, сэр? Он, похоже, совсем спятил, но…

– Зачем лишние хлопоты? – Курц пожал плечами и, не выпуская плеча Фредди, ткнул в лобовое стекло, за которым узкая дорога исчезала в снежной пелене. Проклятый снег преследовал их, как сама смерть, сменившая черный саван на белый. Следы «субару» исчезли, зато колеи, проложенные украденным Оуэном «хамви», еще виднелись. Если пошевелиться, хвала Господу, можно спокойно добраться до предателя. Не сложнее, чем обычная прогулка в парке.

– Думаю, нам он больше ни к чему, что лично я считаю огромным облегчением. Давай, Фредди. Давай.

«Хамви» вильнул хвостом, но тут же выправился. Курц вынул пистолет и прижал к ноге. Иду за тобой, Оуэн. Иду за тобой, дружище. Начинай готовить обращение к Господу, потому что жить тебе осталось не больше часа.