– Садись, Пит.

Всхлипывая, прижимая к груди изуродованную руку, Пит попробовал встать на ноги. Первая попытка не удалась: он снова распластался на снегу. Мистер Грей ничего не говорил: просто сидел верхом на неподвижном «арктик кэт» и наблюдал.

Джоунси чувствовал боль, отчаяние и мучительный страх Пита. Страх был хуже всего, и он решил рискнуть.

Пит!

Едва различимый шепот, но Пит услышал. Он поднял голову – лицо осунувшееся, в красной оспе грибка, который мистер Грей называет байрумом. Когда Пит облизнул губы, Джоунси увидел, что и язык словно заплесневел. Молочница космических пространств. Когда-то Пит Мур хотел стать астронавтом. Когда-то он смело заступился перед здоровыми парнями за того, кто был меньше и слабее. Он заслужил лучшей участи.

Нет костяшек, нет игры.

Пит почти улыбнулся, это было и трогательно, и прекрасно. На этот раз он встал и медленно побрел к снегоходу.

В заброшенной конторе, куда его заточили, задергалась дверная ручка.

Что это означает? – спросил мистер Грей. Что это такое: нет костяшек, нет игры? Что ты там делаешь? И вообще, как ты туда попал?

Настала очередь Джоунси не отвечать, что он и сделал с превеликим удовольствием.

Я войду, сказал мистер Грей. Когда буду готов, я войду. Можешь тешиться мыслью, будто запертая дверь меня остановит, но ты ошибаешься.

Джоунси хранил молчание: ни к чему дразнить создание, завладевшее его телом, – только вряд ли он ошибается. С другой стороны, он не смел выйти из опасения, что его поглотят целиком. Он был всего лишь крохотной частичкой в облаке, кусочком непереваренной пищи в желудке пришельца.

Лучше не высовываться.

Пит сел позади мистера Грея и обнял Джоунси за пояс. Десять минут спустя они пролетели мимо перевернутого «скаута», и Джоунси понял, почему Пит и Генри так долго не возвращались из магазина. Счастье еще, что они не погибли. Ему хотелось разглядеть получше, но мистер Грей не сбавил скорости, только направил лыжи «кэт» между двумя глубокими, забитыми снегом колеями.

Милях в трех от «скаута» они взобрались на пригорок, и Джоунси увидел слепящий клубок желто-белого цвета, висевший меньше чем в десяти футах от дороги. Ожидавший их. Он был похож на пламя газосварочного агрегата, но, разумеется, таковым не был: снег под ним даже не растаял. Очевидно, это был один из тех огней, что плясали в облаках, над лавиной животных, катившейся из Ущелья на глазах изумленных Бивера и Джоунси.

Верно, сказал мистер Грей. То, что твои люди называют сигнальным огнем. Это один из последних. Возможно, самый последний.

Джоунси ничего не сказал, только прижался лбом к окну камеры. Он ощущал руки Пита, сжимавшие его талию чисто механической, инстинктивной хваткой, так почти побежденный боксер вцепляется в соперника, чтобы не свалиться в нокауте. Голова, лежащая на его плече, казалась тяжелее камня. Пит окончательно превратился в питательную среду для байрума и пришелся, очевидно, ему по вкусу: окружающий мир был холодным, а Пит – теплым. Для чего-то он понадобился мистеру Грею, вот только для чего?

Сигнальный огонь провожал их еще с полмили, а потом свернул в лес, проскользнул между двумя толстыми соснами и снова остановился, вертясь над самым снегом. Джоунси слышал, как мистер Грей велел Питу держаться крепче.

«Арктик кэт» подпрыгивал и рычал, катясь по не слишком крутому спуску. Лыжи вгрызались в снег, сминали и отбрасывали комья. Под мохнатым пологом леса белый покров был не таким густым, а местами исчезал совсем. В таких проталинах лыжи снегохода сердито дребезжали по замерзшей земле, усыпанной галькой, едва прикрытой тонким ковром гниющих игл. Теперь они направлялись на север.

Чуть погодя они наткнулись на гранитный выступ, и Пит с тихим криком свалился вниз. Мистер Грей нажал на тормоз. Сигнальный огонь тоже замер. Джоунси показалось, что он стал более тусклым.

– Вставай, – приказал мистер Грей, поворачиваясь в седле и оглядываясь на Пита.

– Не могу, – сказал Пит. – Со мной все кончено, парень. Я…

А потом Пит закричал и принялся кататься по земле, взбивая снег каблуками. Руки – одна сожженная, другая изуродованная – спазматически подергивались.

Прекрати! – завопил Джоунси. Ты убиваешь его!

Но мистер Грей, проигнорировав его, с ледяным бесстрастием наблюдал, как байрум пожирает плоть Пита. Наконец Джоунси почувствовал, как мистер Грей оставил Пита в покое. Тот, пьяно мотая головой, кое-как встал. На щеке краснел свежий порез, уже кишевший спорами байрума. Усталые, подернутые пленкой глаза были мокры от слез. Он подковылял к снегоходу и снова обхватил Джоунси за талию.

Держись за куртку, прошептал Джоунси. Мистер Грей повернулся и снова завел снегоход. Пит вцепился в пояс куртки. Нет костяшек, нет игры, верно?

Нет игры, еле слышно согласился Пит.

На этот раз мистер Грей не обратил на них внимания. Сигнальный огонь, не слишком яркий, но все такой же быстрый, снова устремился на север… по крайней мере Джоунси казалось, что на север. Пока снегоход лавировал между деревьями, густыми кустами и валунам, он совсем запутался и утратил чувство направления. Позади слышался непрестанный треск пулеметов, словно кто-то затеял стрелковые состязания.

Еще через час Джоунси понял, зачем мистер Грей взял на себя труд тащить Пита. Именно тогда сигнальный огонь превратился в тусклую свечку, которая вскоре погасла совсем. Исчезла с мягким хлопком, словно кто-то стукнул по надутому бумажному пакету. Оставшиеся крупицы легко спланировали на землю.

Они находились на поросшем деревьями гребне, посреди бог знает чего. Впереди раскинулась заснеженная лесная лощина, на дальнем конце которой виднелись изъеденные временем холмы и густые заросли неизвестного кустарника. Нигде ни огонька. И в довершение всего день явно клонился к закату.

Очередная передряга, в которую ты нас втянул, подумал Джоунси, но не почувствовал ни малейшего раздражения со стороны мистера Грея. Он остановил снегоход, но не слез.

Север, сказал мистер Грей. Но сказал не для Джоунси.

Ответил Пит, громко, но устало и очень медленно.

– Откуда мне знать? Господи Боже, я не вижу даже, где солнце садится. Один глаз гикнулся.

Мистер Грей повернул голову Пита, и Джоунси заметил, что левого глаза больше нет. Веко было высоко поднято, придавая ему идиотски удивленный вид, а из глазницы росла целая клумба байрума. Длинные пряди свисали вниз, щекоча щетинистую щеку Пита. Несколько плетей вплелись в редеющие волосы красно-золотистыми лентами.

Ты знаешь.

– Может, и знаю, – сказал Пит. – А может, просто не хочу показывать.

Почему?

– Потому что сомневаюсь в твоих добрых намерениях по отношению к нам, простым смертным, долбоеб ты этакий, – бросил Пит, и Джоунси вдруг почувствовал абсурдную гордость за друга. Но растительность в левой глазнице неожиданно дернулась, и Пит завопил и схватился за лицо. На миг, короткий, но невыносимо долгий, Джоунси успел ощутить, как красновато-золотые нити проникают прямо в мозг Пита, где распространяются, как неумолимые пальцы, сжимающие серое вещество.

Ну же, Пит, скажи ему! – вскричал Джоунси. – Ради Христа, скажи ему!

Байрум снова застыл. Руки Пита упали. Теперь лицо казалось смертельно бледным в тех местах, где не было красновато-золотистым.

– Где ты, Джоунси? – спросил он. – Найдется там местечко еще для одного?

Ответ был коротким. Разумеется, нет. Джоунси не понимал, что с ним случилось. Но твердо знал, что его выживание – последнее крошечное зернышко его истинного «я» – каким-то образом зависит от его пребывания в этой комнате. Если он хотя бы приоткроет дверь, с ним будет покончено.

Пит кивнул.

– Я так и думал, – сказал он и обратился к тому, второму: – Только не мучай меня, парень.