Затем вывел гнедого из-под навеса. Застоявшийся конь грыз удила, бил ногой о землю.

Алексей потрепал коню гриву, ласково сказал:

— Смотри, будь умницей, самое дорогое тебе доверяю.

В ответ на ласку конь всхрапнул, и стал тереться головой о плечи Алексея.

К удивлению Алексея, Машутка смело подошла к лошади и через какой-то миг была в седле.

Простились они на перевале.

Прислонившись к большой одинокой сосне, Алексей долго смотрел вслед удаляющейся девушке. Сердце у него сжалось.

В Гавриловке Машутка не застала ни отца, ни матери. Взволнованная девушка кинулась в город. Она прежде всего направилась в тюрьму. Но там ей посоветовали пойти в особый отдел.

— Из Гавриловки, говоришь? — с ехидной усмешкой спросил начальник отдела Тучкин. Из Гавриловки, — словно стремясь что-то припомнить, процедил он сквозь зубы. — А, знаю, знаю. Председатель Совета… Большевик. А ты его дочка? Так, так… Был он здесь, знаю. И жена с ним была арестована, тоже знаю. А вот где они сейчас, тебе, красавица, лучше не знать. А впрочем, сходи на Свалочную, сходи, разрешаю… А увидеть — вряд ли. Да ты кто им будешь? Коммунистам этим? Грабителям… Кто?

— Как кто? Я же сказала, что дочь.

— Вот возьми записочку и иди на Свалочную. Спроси там Пимена, пусть он покажет тебе вторую полусотню. А потом, если что непонятно, зайдешь, рад буду. Ну, ну. Иди, иди.

Не на шутку встревоженная Машутка побежала на Свалочную улицу, там ей показали на небольшую хибарку, одиноко, стоящую вдали от строений, у песочного карьера. На стук из двери вылез дряхлый старик со слезящимися глазами, в армяке со множеством разноцветных заплат, в валяных опорках на босую ногу.

С первых же слов Машутка поняла, что старик плохо слышит. Однако, когда она дважды повторила свою просьбу, старик сочувственно закивал косматой головой и, спотыкаясь, повел ее в карьер по утоптанной множеством ног широкой тропе. В стороне какие-то бледные, оборванные люди, охраняемые вооруженными солдатами, копали широкую яму.

Старик подвел Машутку к серому песчаному бугру и, показывая суковатой палкой, сказал:

— Вот она, вторая полусотня, вся тута закопана. В испуге Машутка схватила старика за руку.

— Что? Что ты сказал, дедушка?

— Чаво говоришь? — переспросил старик.

— Что ты сказал, что? — закричала она в самое ухо.

— А то и говорю, дочка, что, мол, тута вторая полусотня положена. А другие, вот они, — и он стал показывать палкой на такие же другие бугры.

В глазах Машутки погас свет.

После обморока девушка с трудом пришла в себя. Угасший взор ее бессмысленно бродил по сторонам. Потом, взмахнув руками, она горько заплакала.

Опустив трясущуюся голову, старик что-то долго говорил, показывая батожком то на могилу, то на рыдающую Машутку, затем встал на колени и, перекрестившись на восход солнца, сказал:

— Господи!.. Если этим извергам ты простишь такое злодейство, то люди сами должны наказать их смертью.

Тяжело поднявшись, он подошел к Машутке и, гладя шершавой рукой волосы девушки, продолжал:

— Полно, дочка, убиваться… Все равно их теперича не подымешь…

Глотая слезы, Машутка, с трудом выговаривая слова, спросила:

— Дедушка! Но кто же, кто мог сделать это страшное дело?

Старик безнадежно махнул рукой.

— Разве теперича узнаешь кто? Вчерась Васютка, внучек, ко мне прибегал. Байт, в городу-то сичас комитет какой-то хозяйничит. Красных-то всех, говорит, хватают, и того, значит, в кальер сюда ночью… А какой он масти, сам комитет, поди разбери.

— Но папу ведь красные арестовали, не комитет.

— Чаво?

— Красные, говорю, арестовали отца.

— Знамо красные, кто же больше. Они поди и орудуют в комитете в этом… А может, и другой кто. Рази разберешь.

— А когда это было, дедушка?

— Когда? — старик долго шевелил сухими потрескавшимися губами, что-то считал на пальцах и, ткнув батожком в землю, ответил:

— В среду, дочка. Пять дней, значит, назад.

Провожая девушку до своей хибарки, старик говорил:

— Совсем озверел народ. Бьют людей ни за что ни про что, как скотину. Кажний день нова яма, кажное утро — бугор. Больно уж дружина лютует, господски сынки.

Старик сделал отчаянный жест и, болезненно морщась, добавил:

— Кажню ночь… Кажню ночь… Сил моих больше нет, человек я…

Потрясенная зверской расправой над родителями, Машутка решила разыскать палачей и отомстить им. В голове один за другим возникали планы мести. Девушка была готова на все, лишь бы их осуществить.

Она обратилась к Тучкину, чтоб он ей сказал, кто и за что погубил ее отца и мать.

Тот сразу определил душевное состояние девушки и начал играть с ней, как кошка с мышкой. Он ткнул пальцем в стул и, пододвинув к себе папку с бумагами, сказал:

— Я знаю, что твой отец был большевик, знаю, что по том он понял, что ошибается, и пошел против Советов. Если бы не это, я велел бы тебя арестовать, как дочь красного бандита.

Машутка непонимающе посмотрела на Тучкина.

— Какой же он красный, если они его сами арестовали?..

— Знаю, знаю. Это тебя и спасает. Возможно, что ты нам не враг. Но это мы еще посмотрим…

— Я хочу отомстить за отца с матерью, — вырвалось у Маши. — Скажите, кто их убил?

Из-под нависшего лба на девушку смотрели злые зеленые глаза. Но заговорил Тучкин почти ласково:

— Я знаю, что их расстреляли красные. Вот послушай, что здесь написано. — Он вытащил из папки первую попавшуюся в руки бумажку и, не глядя в нее, начал читать:

Закончив чтение, он захлопнул папку и снова долгим, пронзительным взглядом посмотрел на вздрагивающую Машутку.

— Надеюсь, теперь тебе все ясно?

— Я хочу знать, кто их расстрелял! — вне себя крикнула Машутка.

— Красные.

— Красных много, а мне нужно знать виновных.

— Все они виновны. Всех их нужно уничтожать беспощадно. Одни убили твоих родителей, другие убьют тебя, третьи — меня и моих родственников. Не случайно твой отец пошел против них. Он был умным человеком. Я это знаю…

— Что же делать? — словно в лихорадке спросила девушка.

— Что? — переспросил Тучкин — Ты все еще не знаешь, что делать? Убивай подряд всех красных. Ведь каждый еще не убитый красный бандит так или иначе виноват в их смерти. Если неон сам, то при его помощи другой стрелял в твоего отца с матерью. Иди, и если придется, смело убивай. Вот тебе и дело.

Девушка вся дрожала от ненависти. Она, не помня себя, выкрикнула:

— Пощады им от меня не будет!

Тучкин открыл стол, достал небольшой серебряный крест и, подавая его Машутке, строго сказал:

— Поклянись!

Девушка перекрестилась, протянула дрожащую руку, глотая слезы и целуя крест, промолвила:

— Клянусь, — я не успокоюсь, пока не отомщу за своих родителей. Если же отступлюсь от клятвы, тогда пусть бог покарает меня…

Дома Машутка нашла все в таком же порядке, как при жизни родителей. На окнах по-прежнему висели белые выглаженные занавески, цвела герань, распускалась китайская роза. Во дворе и под сараем чисто подметено, скотина и птица накормлены.

Осмотрев избу и двор, удивленная Машутка вышла в огород. И огород был обработан чьими-то заботливыми руками. Дойдя до бани, девушка увидела, наконец, за предбанником свою соседку, Ашуркину Анисью, работающую у луковой грядки.

Распрямившись и вытирая рукавом вспотевшее лицо, изрезанное преждевременными морщинами, Анисья приветливо закивала Машутке.

— Где они? Что ты узнала? Изменилась ты, Машенька, ровно после хвори.

Анисья была первым близким человеком, спросившим о несчастье. И девушка, не выдержав, зарыдала. Анисья кинулась за холодной водой. В огород побежали соседи. Вместе со всеми, запыхавшись, прибежал и Егор Матвеевич.