— Ого! Здорово!

— Молодой, да, видать, ранний.

— Не надо! — закричали в группе Грабского. — К черту, мы своего выберем. Теперь свобода…

Но на него не обращали внимания. Люди были довольны наступившей развязкой. Они с интересом слушали каждое слово нового командира, следили за каждым его движением. Чувствуя это, Алексей перешел в наступление.

— Я хочу заручиться вашим согласием, товарищи, чтобы поблагодарить первую бригаду и четвертый полк за товарищеское предупреждение и сказать им спасибо за поддержку в тяжелое время нашего шатания. Разрешите заверить их, что мы поняли свою ошибку и сделаем все, чтобы загладить ее боевыми делами.

— Правильно! — раздалось со всех сторон.

— Посылайте! Согласны!

— Командарму тоже пошлите.

— На позицию! — кричало множество голосов.

— Хватит позориться, к чертовой матери!

— В подвал! Грабского в подвал!

Грабский бросился было бежать, но его окружили, обезоружили и повели к поповскому дому. И никто, даже близкие помощники, не ударили палец о палец, чтобы защитить его от ареста.

На трибуну поднялся Ленька. Глаза как иглы, движения порывистые, энергичные.

— Товарищи! — закричал он, с трудом выговаривая слова. — Китайский рабочий, русский рабочий — друзья. Китайский буржуй, русский буржуй — сволочь. Ленин за рабочих — хорошо. Колчак за буржуев — плохо. Китайский рабочий вам друг, колчаковцам враг. Колчаковцы должны положить оружие. Русских рабочих, китайских рабочих не победит никто.

— Правильно, Ленька! — закричал Редькин. — Вот, черт, давно бы так, мировой революционный пролетариат-..

На помост поднималось еще несколько человек. Все они осуждали мятеж, клялись, что своей кровью смоют с полка позор, требовали расстрела Грабского.

Так закончился мятеж полка, который стал потом одной из самых боевых, самых стойких единиц на Восточном фронте.

К вечеру полк снова занял брошенные позиции, а через два дня белые перешли в наступление. Колчак рвался к Москве, к столице Советского государства. Рвался туда, где он видел себя диктатором России и верным холопом Антанты. Шла трудная весна 1919 года.

К утру в лесу затрещал мороз. Казалось, что пройдет еще несколько часов, и все живое зароется в сугробы, уйдет в землю или попрячется по другим теплым местам.

Однако кто же не знает, что март это не январь, что пройдет совсем немного времени, и брызнувшие солнечные лучи заставят мороз отступить. Недаром вон тот маленький зверек то и дело высовывает из норы свою серую мордочку и, поводя усиками, щурит глазки, как бы смеясь над бессильной яростью, отживающего свои дни деда Мороза.

Или вот эта схваченная утренником береза, разве она не протягивает окоченевшие ветви навстречу живительным лучам встающего на горизонте весеннего солнца.

Потирая обжигаемые морозом щеки, командир первого батальона Михаил Редькин вместе с командиром интернациональной роты, своим другом Ленькой, спрятавшись за сугроб, пристально смотрели на противоположный берег реки. Наблюдатели еще вчера сообщили о необычных приготовлениях противника. И действительно, за береговым валом белогвардейцы вырыли за ночь несколько снежных траншей, накопали с десяток ходов сообщения. Для обороны такого количества сооружений не требовалось. Опустив бинокль, Михаил хлопнул друга по плечу.

— Ну, Ленька, держись! Беляки накапливаются для атаки. Предупреди бойцов, ставь ближе К берегу пулеметы. Я побегу во вторую роту. — Михаил озабоченно посмотрел другу в глаза. — Смотри не торопись, бей наверняка.

Ленька поправил на плече ремень, нахмурил брови и, стараясь не выдать волнения, ответил:

— Шесть пулеметов, сто винтовок, большой огонь-..

Здесь колчаковцам дороги нет. — И, надвинув на лоб шапку, пошел отдавать распоряжения.

Предупрежденный разведчиками о готовящемся наступлении белых, Алексей сообщил об этом комбатам, а к рассвету вместе с Ревесом перебрался на наблюдательный пункт.

Белые пошли в наступление вскоре после восхода солнца. Они безмолвно поднялись из снежных траншей, кубарем скатились с берегового обрыва на лед и, согнувшись, с винтовками наперевес побежали к противоположному берегу. За первой цепью появилась вторая, потом третья.

Советский берег ответил винтовочными выстрелами, длинными очередями пулеметов.

Колчаковцы повели главное наступление на позиции третьего полка. Они знали по рассказам перебежавших к ним изменников о мятеже в полку. Но они не учли, что за прошедшие двое суток новый командир совместно с партийной организацией очистили полк от белогвардейских приспешников, укрепили его за счет партизанского отряда и провели несколько митингов и бесед, на которых разъясняли политику партии в крестьянском вопросе. За эти дни Алексей успел выступить перед всеми бойцами. Его рассказы о зверствах белогвардейцев, которые он видел, находясь в партизанском отряде, и об убийстве карабашских рабочих, неизменно вызывали среди бойцов бурю негодования. Красноармейцы клялись, что они отомстят колчаковцам за муки советских людей.

Первая цепь белых была скошена ружейным и пулеметным огнем. Вторая и третья, потеряв до половины состава, вынуждены были вернуться. Так еще несколько дней назад бунтовавший полк ответил тем, кто рассчитывал на его поддержку.

Потерпев поражение при наступлении на позиции третьего полка, белые перенесли свои усилия на правый фланг и вскоре добились там успеха. Врезавшись в оборону соседнего полка, они вынудили один из его батальонов к отходу, а затем принудили к отступлению весь полк.

К половине дня положение осложнилось еще больше. Теперь и на левом фланге началось отступление красноармейских частей. Прошло еще немного времени, и полк оказался почти в полном окружении.

Карпов послал во все роты людей с заданием объяснить людям, что полк окружен и отступать ему некуда и, если будет допущен прорыв противника хотя бы в одном месте обороны, то это повлечет за собой неизбежную гибель всего полка.

— Скажите, — посылая людей, говорил Алексей, — что наше спасение в наступлении. Пусть не шарахаются от слова «окружение», а дерутся. Партизаны всегда окружены, но побеждают, победим и мы.

Партизанская жизнь научила Алексея сохранять хладнокровие в самые критические моменты.

Когда круг обороны был замкнут, Ревес спросил:

— Скажите, товарищ командир полка, сколько времени вы предполагаете оставаться в окружении и на что вы, в конце концов, рассчитываете?

Показывая рукой на запад, Алексей ответил:

— Чтобы удержать нас в окружении, колчаковцам нужна по крайней мере дивизия. Это не шутка. Пока они возмещают ударную силу этой дивизии, наши тоже что-то сделают. А бить врага мы можем и здесь, было бы желание.

И вдруг неожиданно:

— Идите, товарищ Ревес, в оркестр и скажите, чтобы исполнили «Интернационал».

Спокойствие и решительность командира постепенно передавались окружающим его людям, а через них — в окопы, к насторожившимся бойцам. Едва успели посланные в роты агитаторы закончить беседы, как морозный воздух разорвали звуки полкового оркестра. Они все громче и настойчивее звали бойцов на решительный бой. Звуки гимна будоражили кровь и мысли людей, на долю которых выпала задача сражаться и умирать, защищая советскую отчизну.

Вечером белые сделали попытку смять оборону полка с левого фланга. В атаку пошел резервный сибирский полк.

Колчаковцы считали, что они без особого труда разобьют остатки разгромленной ими дивизии и пошли в наступление. Белогвардейцы не знали, что они наткнутся на невиданную еще ими стойкость и отвагу командиров и бойцов первого батальона и интернациональной пулеметной роты, защищающих левый; фланг полка.

В интернациональной роте было не малое для того времени количество пулеметов и нигде не виданный еще состав расчетов. Первый расчет русские, второй — китайцы, потом венгры, латыши, чехословаки, поляки. Были сербы, австрийцы, татары и башкиры. Все они, собравшиеся под красным знаменем революции, беззаветно боролись за одно общее и всем им родное дело — за трудовую Советскую республику.