Прежде чем перейти к последней описательной ступени в раскладке семиотических групп и написания их «портрета», пара замечаний. Конечно, группы связаны с признаком «образование»: первая, вторая и четвертая увеличивают вес лиц с высшим образованием. У четвертой – «знают словари, но смыслы „выделяют трудно“» – увеличивается вес лиц со степенью кандидата наук. Третья и пятая тяготеют к малообразованным слоям, а седьмая по отклонениям признака «образование» нерепрезентативна. Работники сельского хозяйства, служащие аппарата предприятий и учреждений, непроизводственная интеллигенция и (особенно резко) пенсионеры, увеличивают свой вес в первой группе. В такой же степени (пенсионеры увеличивают умеренно, а сельскохозяйственные рабочие, наоборот, уменьшают вес) эти социальные группы соотносятся и с четвертой семиотической группой. Рабочие промышленности резко увеличивают долю в третьей и пятой, работники торговли – в третьей, студенты и чиновники растут в седьмой, а инженерно-технические работники в шестой, уменьшая рост в третьей группе. Но самое интересное оказалось в связях по статусу. В результате завышения страт выборки были получены представительные группы работников местных органов власти и журналистов местных газет. Мы воспользовались этим.

Хотя в целом по массиву (9672 респондента) группы по «статусу» оказались репрезентативны, на пересечении признаков «уровень семиотической подготовки» и «должность – статус» объем резко снизился до 353 человек. Конечно, рассчитывая знак отклонения «статусных» (по должности) групп, исходя из 1000, мы берем на душу грех экстраполяции 353 респондентов, оказавшихся на пересечении признаков «семиотические группы» «занимаемая должность и слой», куда были отнесены работники местных газет и нарождающиеся в то время коммерсанты, а в целом с управленцами предприятий и регионов восемь групп. Однако выводы по экстраполированным отклонениям (7 групп семиотических на 8 градаций «статусных» по 353 человекам), рассчитанные на 1000, мы дважды подкрепим более объемной статистикой. Во-первых, рассмотрим пересечение семи групп семиотических на пять градаций общественной работы. Здесь у нас полноценный массив в 1407 человек. Около 80 % руководителей всех рангов выступали политактивистами (были заняты выборной общественной и депутатской работой, пропагандой). Во-вторых, подкрепим структуру массива в 353 человека знаками отклонения у этих же людей в поведенческом поле приема сообщений, т. е. применяя метод «параллельных тестов». Любопытно отметить, что в поле приема, взятом по статусу, резко уменьшает вес третья группа, а увеличивают – первая и четвертая. Увеличивают вес в поле приема в группах с адекватным и удовлетворительным пониманием смыслов сообщений (первая и вторая; седьмая здесь нерепрезентативна) руководители низового звена предприятиями (бригадиры, мастера, звеньевые), т. е. люди, технологически отвечающие за производство, рядовые работники местных органов власти («клерки», готовящие бумаги «начальству») и коммерсанты, которые даже в экстраполированной матрице по людям здесь непредставительны. Все руководство среднего и высшего звена предприятиями и учреждениями (в том числе и органов местной власти) в поле информационного приема увеличивает в 90 – 95 % доверительном интервале вес в группах неадекватной интерпретации текста, т. е. информация принимается здесь сквозь фильтр, который знает словари и клише массовой коммуникации, но не способен выделить логическую цепочку слов сообщения. Это очень похоже на реальность. Частота событий, требующая осмысленного действия, быстро проверяемого практикой, заставляет группы нижних страт управления, коммерсантов, отвечающих деньгами, вырабатывать умение видеть смысл. Не то со средним и высшим звеном управления. Здесь лаг проверки осмысленности действий больше, скорость реакции в бюрократической структуре меньше, и форма языкового сознания вырабатывается соответствующая[186].

Если подкорректировать эти выводы связями семиотических групп с группами по общественной работе, рассматривая отклонения весов безо всякой экстраполяции, окажется следующее. В 1968 г. в четвертой группе – «знающие словари, но не выделяющие логического смысла теста» – в 90 % доверительном интервале (++) увеличивали вес идеологи (пропагандисты, агитаторы и пр.), и эта группа стремилась к общественной работе. В третьей увеличивало вес в 95 % доверительном интервале (+++) рядовое население, а во второй – партийно-профсоюзные и комсомольские работники (с 80 % вероятностью – «+»). Остальные связи были нерепрезентативны на массиве в 300 человек. В 1990 г. ситуация проявляется резче, так как массив представительней (1407). Политактив, занимавший руководящие должности, с 95 % вероятностью (+++), а агитаторы и пропагандисты лишь с 80 % (+) вероятностью увеличивают свой вес в четвертой группе знающих словари, но не выделяющих смысловой структуры текста. Депутаты и отдельно-порученцы с 90 % вероятностью (++) увеличивают свой вес в первой и с 80 % вероятностью (+) – в седьмой (в самых «умных») группах (кажется, что ситуация начала чуть-чуть меняться в лучшую сторону, да не тут-то было!). Не включенное в сферу деятельности политактива население с 95 % вероятностью (+++) увеличивает свой вес в третьей и 90 % вероятностью (++) в пятой (склонной в то время к выпивке) группе.

Полученные на пересечениях разных признаков отклонения весов политсферы и сферы управления в границах семиотических групп, непротиворечиво дополняют друг друга.

Дело в том, что уровень семиотической подготовки реципиента, его умение оперировать логической структурой текста, – хороший индикатор масштабов и характера функционирования предметно-смысловых характеристик в обществе. Открытый в структуре массово-коммуникативной деятельности, он только проявляется в ней (концентрируя, усиливая, например, в поле приема информации связь некоторых признаков), а на самом деле порожден в областях фундаментальных структур, фиксирующих положение групп по отношению к сферам производства и перераспределения стоимости (род занятий – статус – образование). Функционирование текста в процессах обмена активностью и свойствами индивидуумов в социальной системе имеет ярко выраженный двойственный характер. Во-первых, текст – инструмент изменения реальности с помощью ее адекватного отражения, моделирования и преодоления возникающих проблем в процессе коллективного принятия и введения в практику неких смыслов – решений вопроса. Здесь лежат первые два принципа функционирования сознания в цивилизации по М. Мамардашвили: картезианский и кантианский – «мыслю – значит существую» и «мир умопостигаем». Во-вторых, текст – знак отношений, который может успешно функционировать при наличии первых двух принципов, но вырождается в формулы типа «мы с тобой одной крови», «не бери в голову» при отсутствии первых двух условий, при удовлетворении потребностей за счет существования, а не решения проблем. Смыслы здесь не нужны и, более того, противопоказаны. Мамардашвили называл эту ситуацию принципом Кафки: когда сознание вывернуто фетишами наизнанку и аннигилирует. И цивилизация теряет при этом свою социальную составляющую и аннулируется[187]. Ареал первой, сциентистски ориентированной, формы функционирования текста в общественной системе нашего типа простирается от минимума – 8 % до максимума – 15 % взрослого населения. Среднее и высшее звено управления предприятиями и местными органами власти, журналисты и научные работники со степенью тяготеют в 1990/91 гг. ко второй – знаковой – форме функционирования языка и сознания в обществе, низшее звено управления, коммерсанты – к первой. Я полагаю, что чем менее развиты в системе социальные механизмы обмена результатами человеческой активности, регулируемые балансом форм собственности на средства производства материальной жизни и социокультурными традициями, тем более распространен в социальной системе знаковый тип. В 1991 г. он составил подавляющее большинство. Им была практически полностью охвачена структура социального управления особенно в сфере принятия социально значимых стратегических решений. «Аннигиляция» СССР прошла под лозунгом: «воруй сам и давай воровать другим – и будешь человеком!». РФ явилась «правопреемницей» аннигилированного СССР. Я думаю, что в 1968 г. Т. М. Дридзе нашла признак, косвенно связанный с двумя фундаментальными основаниями процесса духовного производства в социальной системе: во-первых, со способами освоения мира – абстрактно-логическим, чувственным, мистически-религиозным; во-вторых, с типами мироощущения: с одной стороны, родовым, а с другой – «зоологически индивидуализированным» или сопутствующим ему корпоративным. Она нашла его в сфере массовой коммуникации в момент начала развития цепной реакции – социальной катастрофы[188].