3. Наиболее подвижны «престиж» (44 % переходов по лонгитюду), «отзывчивость» (44 % переходов), «образование и учеба» [46 % переходов (получили образование – оно не ценность)], «общение с любимым человеком» [46 % переходов (была любимая, стала жена или наоборот – муж, уже не ценность, ценность – семья)], «честность» (40 % переходов), «деньги» (под 40 % переходов), «достаток» (под 40 % переходов). Эти ценности похожи на разменную монету главных жизненных «купюр». Нормированная энтропия во всем поле частот (по 27 кластерам 99 917 частот) равна 0,934. Однако в группе базовых ценностей она 0,824, в средней группе – 0,918, а в группе с наибольшим количеством кластеров – 0,976, т. е. самая высокая степень неопределенности ценностных ориентаций по выделяемому предметному ряду. Говорить об устойчивости групп ориентации здесь не представляется возможным. Здесь ценностные ориентации в другом мире.
4. Количественный показатель не числа кластеров (как в разбираемом случае, когда он дал нормальное распределение), но числа ответов по вопросу, «что для Вас является главным в жизни», во втором таганрогском исследовании 1979 г. (2000 респондентов – занятое население) давал ровное «плато» на числе от одного до семи ответов. При этом наблюдался монотонный последовательный прирост в каждой группе «новой» важной предметности по отношению к предыдущей: один ответ – первое место – «семья», два ответа – первое место – «семья», второе – «работа», три ответа – та же последовательность + «уважение окружающих», четыре ответа – та же последовательность + «общение с друзьями», пять ответов – последовательность сбивается – «достаток» меняется местами с «общением», шесть ответов – последовательность восстановлена + «сознание необходимости обществу», семь ответов – та же последовательность в первых пяти пунктах + ценности, связанные с общественным служением. Напрашивалось предположение, что в достаточно большой выборке можно зафиксировать, как в геологическом срезе берега реки, последовательность возникновения типов общностей при развитии социальной системы в целом, связанную, с одной стороны, с фундаментальными подсистемами (воспроизводство населения, труд, общение, материальное потребление, культура), а с другой – с удовлетворением и насыщением фундаментальных социальных человеческих потребностей (в детях, активности, общении, знании, социокультурных формах обмена). Ответ мог бы решить проблему конструирования социально-исторического термометра в каждый конкретный момент развития общества методами социологии[62]. Запомним: это понадобится нам при поиске области выделения метрики и масштабов уже не социального времени, но пространства, рассматриваемого как поля фундаментальных общностей, возникавших из самотождественных фрактальных образований при развитии орудий труда-взаимодействия с окружающим предметным миром и возникновения различных форм цивилизации на шкале физического времени.
В разбираемых двух массивах мы попробовали выделить все сочетания первых семи фундаментальных кластеров, объединив их в шесть за счет слияния «работы» и «трудолюбия». Были построены две «шахматные доски» по 64 клетки. Вне этих шести кластеров в Москве оказался один человек на 1000, а в СССР – 3 человека. Картина по Москве и СССР практически совпала (табл. 2.13 и 2.14). Коэффициент корреляции по 49 клеткам матрицы равен +0,877 по Спирмену.
В московском массиве 6 групп, составляющих 12 % от всех заполненных клеток дают 63,9 % ансамбля. Во Всесоюзном массиве, перевзвешенном на генсовокупность, 9 групп (16 % сочетаний) дают 63,8 % ансамбля. Из каких же жизненных представлений составлены доминантные сочетания?
Первое место у ансамблей «Москва» – «СССР»: все шесть кластеров – «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «цель в жизни», «общение с любимым человеком». Это фундамент: 20 % в Москве, 16,4 % в Союзе (табл. 2.13 и 2.14). Второе место в двух ансамблях – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «цель в жизни» (ушло «общение с любимым человеком»). Третье место в двух ансамблях – четыре кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети» и возвратившееся «общение с любимым человеком» (ушли «честность» и «цель в жизни»). Четвертое место в двух ансамблях – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «цель в жизни», «общение с любимым человеком», повторилась фундаментальная группа без «честности». Пятое место у москвичей – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «общение с любимым человеком», здесь снова «честность» поменялась с «целью в жизни». Пятое место «по Союзу» – три кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети». Шестое место у москвичей – три кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети». Шестое место «по Союзу» – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «общение с любимым человеком» (равно пятому месту в московском ансамбле). Седьмое место у москвичей – это девятое «по Союзу» – четыре кластера: «здоровье», «труд», «честность», «цель в жизни» (5 % или «уходят» из ценностного поля «семья и дети» или не «пришли» в него[63]). Восьмое место в двух ансамблях совпадает – два кластера: «труд» и «здоровье». Девятое место у москвичей это десятое «по Союзу» – четыре кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность». Девять сочетаний дают по московскому массиву 74,1 %, по Всесоюзному 65,2 %
Такова была качественная характеристика ценностной ориентации москвичей и населения страны в 1980 – 87 гг. на самом пороге социальных испытаний и катастроф. Можно и нужно отследить, как и в какой точке своей траектории общество, декларировавшее своими высшими ценностями трудолюбие, продолжение рода, честность и цель в жизни, оказалось парализованным перед философией стяжательства и цепной реакцией биологической составляющей в единственную общественную ценность – категорию физического выживания. Фундаментальные сдвиги не бывают случайными, а причитания об обманутом народе нужны для того, чтобы общество осталось обманутым и никогда не пришло к пониманию, где, как, в который раз, при каких обстоятельствах и кто так примитивно глупо, жестоко и бесчеловечно обошелся с жизнью.
М. К. Мамардашвили в работе «Классический и неклассический идеалы рациональности», говоря о «полях» сознания, подчеркивал, что не биологическое и психическое организует поле социального действия. «Мы находим предметы, которые были особым изображением мира, символическим изображением мира, а не отражением его, особым в том смысле, что они были явно конструктивными по отношению к человеческому существу, т. е. были орудиями переведения биологических качеств, биологических структур, биологических реакций и состояний человеческого существа в режим человеческого их бытия. А это другой режим. Естественным образом человеческие качества […] привязанность, честь и т. д., – не даны природой. Они чем-то создаются, действием чего-то, в свою очередь созданного, а именно такого рода предметов, которые мы сейчас (в нашу эпоху. – А. Ж.) называем предметами искусства. А предмет искусства просто воспроизводит в своем пространстве, канализирует наши возможности понимания, видения, и без него психическая жизнь представляет собой хаос, распадается. Мы не можем внимание постоянно удерживать на одной и той же высоте, мы не можем устойчиво любить один и тот же предмет […]. Представьте себе, если бы человеческие наши отношения зависели бы от этих порогов чувствительности. Они сами по себе [пороги. – А. Ж.] обладают таким режимом, что держать постоянство и тождество человеческих состояний они не могут.
А что же держит тогда? Держат вот понимательно-вещественные предметы, являющиеся конструктивными машинами по отношению к нам […]
Символы – вот, например, дощечки, на которых изображено мировое дерево, известное в семиотике и мифологиях. Такие дощечки никого не кормят. И создавались они, наверное, не для того, чтобы кормиться. Они избыточны по отношению к любой практической жизни человека. Но, очевидно, через избыточное на этой стороне в практической жизни и появляются впервые человеческие связи между этими существами, общественные и социальные формы жизни того или иного рода в зависимости от того, каков этот технос, т. е. какие изобретены артефакты, органы, тела […]
