Сторона моя родимая,

Велики твои страдания,

Но есть мощь неодолимая,

И полны мы упования:

Не сгубят указы царские

Руси силы молодецкие,

Ни помещики татарские,

Ни чиновники немецкие!

Не пойдет волной обратною

Волга-матушка раздольная,

И стезею благодатною

Русь вперед помчится – вольная!

Свисти ты, о ветер, с бессонною силой

Во всю одинокую ночь,

Тоску твоей песни пустынно унылой

Еще я берусь превозмочь.

Я стану мечтать величаво и стройно

Про будущность нашей страны, —

В доверчивой мысли светло и спокойно.

Мне делом покажутся сны.

Я вспомню о прошлом, о жизни сердечной,

Таинственном шепоте дев,

И детской дремотой забудусь беспечно

Под твой похоронный напев.

В святой тиши воспоминаний

Храню я бережно года

Горячих первых упований,

Начальной жажды дел и знаний,

Попыток первого труда.

Мы были отроки. В то время

Шло стройной поступью бойцов —

Могучих деятелей племя

И сеяло благое семя

На почву юную умов.

Везде шепталися. Тетради

Ходили в списках по рукам;

Мы, дети, с робостью во взгляде,

Звучащий стих свободы ради,

Таясь, твердили по ночам.

Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.

Вот пять повешенных людей…

В нас сердце молча содрогнулось,

Но мысль живая встрепенулась,

И путь означен жизни всей.

Рылеев мне был первым светом…

Отец! по духу мне родной —

Твое названье в мире этом

Мне стало доблестным заветом

И путеводною звездой.

Мы стих твой вырвем из забвенья,

И в первый русский вольный день,

В виду младого поколенья,

Восстановим для поколенья

Твою страдальческую тень.

Взойдет гроза на небосклоне,

И волны на берег с утра

Нахлынут с бешенством погони,

И слягут бронзовые кони

И Николая и Петра.

Но образ смерти благородный

Не смоет грозная вода,

И будет подвиг твой свободный

Святыней в памяти народной

На все грядущие года.

Среди сухого повторенья

Ночи за днем, за ночью дня —

Замолкших звуков пробужденье

Волнует сладостно меня.

Знакомый голос, милый лепет

И шелест тени дорогой —

В груди рождают прежний трепет

И проблеск страсти прожитой.

Подобно молодой надежде,

Встает забытая любовь,

И то, что чувствовалось прежде,

Все так же чувствуется вновь.

И, странной негой упоенный,

Я узнаю забытый рай…

О! погоди, мой сон блаженный,

Не улетай, не улетай!

В тоске обычного броженья

Смолкает сна минутный бред,

Но долго ласки и томленья

Лежит на сердце мягкий след.

Так, замирая постепенно,

Исполнен счастия и мук, —

Струны внезапно потрясенной

Трепещет долго тихий звук.

С какой тревогой ожиданья,

Биеньем сердца, час за час,

Я жаждал, не смыкая глаз,

Минуты раннего свиданья.

Чу! брезжит. Свежею струей

В дремотном воздухе пахнуло,

Лист шепчет; в чаще кустовой,

Чирикнув, пташка пропорхнула,

И галок кочевой народ

Пустился в утренний полет.

Мой русский стих, живое слово

Святыни сердца моего,

Как звуки языка родного,

Не тронет сердца твоего.

На буквы чуждые взирая

С улыбкой ясною, – умей,

Их странных форм не понимая,

Понять в них мысль любви моей.

Их звук пройдет в тиши глубокой,

Но я пишу их потому,

Что этот голос одинокой —

Он нужен чувству моему.

И я так рад уединенью:

Мне нужно самому себе

Сказать в словах, подобных пенью,

Как благодарен я тебе —

За мягкость ласки бесконечной;

За то, что с тихой простотой

Почтила ты слезой сердечной,

Твоей сочувственной слезой, —

Мое страданье о народе,

Мою любовь к моей стране

И к человеческой свободе…

За все доверие ко мне,

За дружелюбные названья,

За чувство светлой тишины,

За сердце, полное вниманья

И тайной, кроткой глубины.

За то, что нет сокрытых терний

В любви доверчивой твоей,

За то, что мир зари вечерней

Блестит над жизнию моей.

Я том моих стихотворений

Вчера случайно развернул,

И, весь исполненный волнений,

Я до рассвета не заснул.

Вся жизнь моя передо мною

Из мертвых грустной чередою

Вставала тихо день за днем,

С ее сердечной теплотою,

С ее сомненьем и тоскою,

С ее безумством и стыдом.

И я нашел такие строки, —

В то время писанные мной,

Когда не раз бледнели щеки

Под безотрадною слезой:

«Прощай! На жизнь, быть может, взглянем

Еще с улыбкой мы не раз,

И с миром оба да помянем

Друг друга мы в последний час».

Мне сердце ужасом сковало:

Как все прошло! Как все пропало!

Как все так выдохлось давно!

И стало ясно мне одно,

Что без любви иль горькой пени,

Как промелькнувшую волну,

Я просто вовсе бедной тени

В последний час не помяну.