* * * В пирах безумно молодость проходит; Стаканов звон да шутки, смех да крик Не умолкают. А меж тем не сходит С души тоска ни на единый миг; Меж тем и жизнь идет, и тяготеет Над ней судьба, и страшной тайной веет. Мне пир наскучил – он не шлет забвенья Душевной скорби; судорожный смех Не заглушает тайного мученья!.. <1848–1849(?)> Арестант Ночь темна. Лови минуты! Но стена тюрьмы крепка, У ворот ее замкнуты Два железные замка. Чуть дрожит вдоль коридора Огонек сторожевой. И звенит о шпору шпорой, Жить скучая, часовой. «Часовой!» – «Что, барин, надо?» «Притворись, что ты заснул: Мимо б я, да за ограду Тенью быстрою мелькнул! Край родной повидеть нужно Да жену поцеловать, И пойду под шелест дружный В лес зеленый умирать!..» «Рад помочь! Куда ни шло бы! Божья тварь, чай, тож и я! Пуля, барин, ничего бы, Да боюся батожья! Поседел под шум военный… А сквозь полк как проведут, Только ком окровавленный На тележке увезут!» Шепот смолк… Все тихо снова… Где-то Бог подаст приют? То ль схоронят здесь живого? То ль на каторгу ушлют? Будет вечно цепь надета, Да начальство станет бить… Ни ножа! ни пистолета!.. И конца нет сколько жить! 1850 К Н. <А. Тучковой> На наш союз святой и вольный — Я знаю – с злобою тупой Взирает свет самодовольный, Бродя обычной колеей. Грозой нам веет с небосклона! Уже не раз терпела ты И кару дряхлого закона, И кару пошлой клеветы. С улыбкой грустного презренья Мы вступим в долгую борьбу, И твердо вытерпим гоненья, И отстоим свою судьбу. Еще не раз весну мы встретим Под говор дружных нам лесов И жадно в жизни вновь отметим Счастливых несколько часов. И день придет: морские волны Опять привет заплещут нам, И мы умчимся, волей полны, Туда – к свободным берегам. <Начало 50-х годов> * * * Опять знакомый дом, опять знакомый сад И счастья детские воспоминанья! Я отвыкал от них… и снова грустно рад Подслушивать неясный звук преданья. Люблю ли я людей, которых больше нет, Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной? Но в памяти моей давно остыл их след, Как след любви случайной и ненужной. А все же здесь меня преследует тоска — Припадок безыменного недуга, Все будто предо мной могильная доска Какого-то отвергнутого друга… <1856> Die Geschichte[4] За днями идут дни, идет за годом год — С вопросом на устах, в сомнении печальном Слежу я робко их однообразный ход; И будто где-то я затерян в море дальнем — Все тот же гул, все тот же плеск валов Без смысла, без конца, не видно берегов; Иль будто грежу я во сне без пробужденья И длинный ряд бесов мятется предо мной: Фигуры дикие, тяжелого томленья И злобы полные, враждуя меж собой, В безвыходной и бесконечной схватке Волнуются, кричат и гибнут в беспорядке. И так за годом год идет, за веком век, И дышит произвол, и гибнет человек. <1856> Предисловие к «Колоколу» Россия тягостно молчала, Как изумленное дитя, Когда, неистово гнетя, Одна рука ее сжимала; Но тот, который что есть сил Ребенка мощного давил, Он с тупоумием капрала Не знал, что перед ним лежало, И мысль его не поняла, Какая есть в ребенке сила: Рука ее не задушила, — Сама с натуги замерла. В годину мрака и печали, Как люди русские молчали, Глас вопиющего в пустыне Один раздался на чужбине; Звучал на почве не родной — Не ради прихоти пустой, Не потому, что из боязни Он укрывался бы от казни; А потому, что здесь язык К свободомыслию привык И не касалася окова До человеческого слова. Привета с родины далекой Дождался голос одинокой, Теперь юней, сильнее он… Звучит, раскачиваясь, звон, И он гудеть не перестанет, Пока – спугнув ночные сны — Из колыбельной тишины Россия бодро не воспрянет, И крепко на ноги не станет, И – непорывисто смела — Начнет торжественно и стройно, С сознаньем доблести спокойной Звонить во все колокола. 1857 Осенью Как были хороши порой весенней неги — И свежесть мягкая зазеленевших трав, И листьев молодых душистые побеги По ветвям трепетным проснувшихся дубрав, И дня роскошное и теплое сиянье, И ярких красок нежное слиянье! По сердцу ближе вы, осенние отливы, Когда усталый лес на почву сжатой нивы Свевает с шепотом пожелклые листы, А солнце позднее с пустынной высоты, Унынья светлого исполнено, взирает… Так память мирная безмолвно озаряет И счастье прошлое, и прошлые мечты. <1857–1858> |