Менее всего Случевский был художником. Он писал свои стихи как-то по-детски, каракулями, – не почерка, а выражений» (В. Брюсов).

МФ № 4

«В свое время Тургенев в сердцах пожелал молодому Случевскому дослужиться до генеральского чина, и тот дослужился – стал тайным советником, камергером, гофмейстером императорского двора. Из-под борта его сюртука выглядывали крупные орденские звезды, среди знакомых наряду с Достоевским, Тургеневым и актрисой Савиной были и всесильный К. П. Победоносцев и будущий премьер-министр С. Ю. Витте. Золотые очки, солидный строгий костюм, холеные усы и бородка – все это являло облик штатского генерала, чиновника высшего ранга. Таким можно было бы сыграть мужа Анны Карениной» (Т. Л. Щепкина-Куперник).

25. Витязь, с. 208.

26. Из домов умалишенных…, с. 68.

27. Обезьяна, с. 213.

28. В листопад, с. 102.

29. Лес густой…, с. 164.

30. Мысли погасшие…, с. 151.

31. Где нам взять веселых звуков…, с. 70.

32. Кариатиды, с. 61.

«В 1898 году выходят в свет Сочинения Случевского в шести томах. К этому времени он уже признанный поэт, окруженный учениками и почитателями. На „пятницах“ в его доме „восьмидесятники“ встречались с первыми символистами-декадентами (Брюсовым, Бальмонтом, Сологубом и др.), безусловно и даже восторженно признававшими Случевского учителем, а „пятничные“ собрания называвшие своей академией. Символисты охотно печатают стихи Случевского в своих журналах и альманахах» (Е. В. Ермилова).

Из дневника Брюсова: «У Бальмонта есть собрание стихотворений Случевского, там есть вещи удивительные и дерзновенные – например, поэма „Элоа“. На другой день на вечере у Случевского Бальмонт, выпив больше трех рюмок, подсел к нему и стал его восхвалять: „У вас есть великие вещи, вы сами не подозреваете, что вы создали. Вот мы читали „Элоа“, и Брюсов сказал: „Да! Это не Лермонтов!“ Случевский покраснел, заволновался, потерялся, не зная, что говорить. Я вынужден был вмешаться и объяснить, что действительно все это так замечательно. „Просто демон нынешних дней умнее“, – сказал Случевский, и он прав“.

МФ № 5

33. Бежит по краю…, с. 163

34. Lux aсterna, с. 36.

35. Соловья живые трели…, с. 162.

36. Устал в полях…, с. 86.

37. В чудесный день…, с. 167.

38. Тучи и тени, с. 104.

39. Серебряный сумрак спустился… Стихотворения и поэмы, с. 267.

МФ № 6

«Эти стихи – вне всякой партийности; их задача – облегчить, насколько возможно, странствование мятущегося духа человека, именно в наше глубоко безотрадное время.

Мятется и смущается душа человека невозможным образом; успокоения нет ни в чем. Так ли это? Я убежден (а не только верю!), что это не так. Всякая попытка успокоить – хороша. Я рискую» (К. К. Случевский).

40. В трубном звуке…, с. 241.

41. Как? Опять?… с. 241.

42. О, не брани за то… Стихотворения, с. 68.

43. Ты не гонись за рифмой…, с. 141.

44. Что тут писано… Стихотворения, с. 176.

Страницы даны в основном по: Случевский К. К. Стихотворения. Поэмы. Проза. М., 1988.

«Стихотворения» – Случевский К. К. Стихотворения. М., 1984.

«Стихотворения и поэмы» – Случевский К. К. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1962 (Библ. поэта).

Музыка П. И. Чайковского. Отрывки из оркестровых сюит:

1. № 2, ч. 3. Скерцо.

2. № 2, ч. 1.

3. № 2, ч. 5.

4. № 1, ч. 3.

5. № 1, ч. 1.

6. № 4, ч. 2.

Слайды – русская мемориальная скульптура XIX – начала XX в.

МФ № 1

1-й ведущий. «Я гляжу на медленно, с одышкой декламирующего Алексея Николаевича: я невольно забыл уже про его уродливую фигуру с болезненно-бледным, задумчивым, почти скорбным видом, про его халат, про его обстановку.

Стены комнаты точно раздвинулись широко-широко передо мною…

Прилив восторга пробегает мурашками по телу… Боишься пошевелиться, чтобы не пропустить звука голоса… хочется почему-то плакать… А стихи все льются, все журчат, как журчат великие воды по петербургским мостовым, как рождается свободная песня жаворонка в полях, под чистым, лазурным небом, которое тянет меня из столицы… и вот начинает мне уже казаться, что судьба бедного, одинокого Апухтина родственна с судьбой блестящей, но лишней, даже дерзкой, на празднике всеобщего возрождения, надежд и любви, снежной глыбы, о которой так мастерски, так грустно и вместе с тем так вдохновенно он читает…» (из очерка Александра Жиркевича «Поэт милостию Божьей», 1906).

2-й ведущий. Из письма А. А. Апухтина однокласснику и другу П. И. Чайковскому, 1865 год: «Ты как наивная институтка, продолжаешь верить в „труд“, в „борьбу“! Странно, что ты еще не упомянул о „прогрессе“! Для чего трудиться? С кем бороться? Пепиньерка, милая, убедись раз и навсегда, что „труд“ есть иногда горькая необходимость и всегда величайшее наказание, посланное на долю человека, что занятие, выбранное по вкусу и склонности, не есть труд, что музыкальная деятельность для тебя такой же труд, как для госпожи N разговоры M или для M покупка нового галстука. Неужели же то, что я любуюсь красотой X, считать тоже трудом?

Недурен также твой совет заняться литературой: в те времена, когда в России несколько дворян занимались литературой, я еще мог быть писателем, но теперь никакие силы не заставят меня выйти на арену, загроможденную подлостью, доносами и… семинаристами. Для меня в современной русской литературе есть только одно священное имя: Лев Толстой. Остальное все от Каткова до Писарева стоит в моем мнении наравне с Волынским и Австрийским полками».

1. Современным витиям, с. 130.

2. Дорожная дума, с. 141.

3. В дверях покинутого храма…, с. 199.

4. Падающей звезде, с. 186.

МФ № 2

1-й ведущий. «Главную силу г. Апухтина составляет изящество стиха, почти всегда мелодичного, льющегося плавно и свободно. Неровности, шероховатости, натяжек у него мало; есть целые пьесы, против которых безоружна, с этой точки зрения, самая придирчивая критика. Погони за внешними эффектами не видно нигде; идеал г. Апухтина – художественная простота, завещанная великими поэтами.

Грусть нашего поэта почти всегда такова: в темноту пробивается луч света, или, по крайней мере, самая темнота не вовсе отнимает ясность и спокойствие духа. В «весенних песнях» картинам улетевшей молодости и былого счастья противопоставляется жизненный отцвет – тяжелый, безотрадный; к сердцу поэта, «как в дверь тюрьмы, уже начала прокрадываться стужа, печальная предвестница зимы». Что же, унывает ли поэт, отдается ли он весь бесплодным сожалениям? Нет, в самом ожидании близкой ночи он находит источник бодрящего чувства» (из статьи К. Арсентьева «Содержание и форма в новейшей русской поэзии», 1887).

5. Я покидал тебя…, с. 101.

6. Я люблю тебя так…, с. 124.

7. Минуты счастья, с. 137.

8. Я ждал тебя…, с. 144.

9. В уютном уголке…, с. 188.

10. О, будь моей звездой…, с. 159.

МФ № 3

2-й ведущий. «Содержанием своих стихотворений Апухтин стоит совершенно в стороне от той небольшой фаланги молодых поэтов (Надсон, Минский, Мережковский и др.), которая выступила на литературную арену в конце 70-х и начале 80-х годов. Это поэт любви, – не пылкой, сильной и могучей, но меланхолически скорбной, романтически разочарованной, аристократически сдержанной. Как поэт любви, Апухтин проще, искреннее и задушевнее многих других поэтов современности, у которых мысль сдавливает и без того несколько туманное, сбивчивое и неглубокое чувство» (из статьи А. Волынского «Поэт любви», 1891).

11. Истомил меня жизни безрадостный сон…, с. 176.

12. О, не сердись на то…, с. 249.

13. Когда так радостно…, с. 116.

14. О да, поверил я…, с. 230.

15. Мне не жаль, что тобою я не был любим…, с. 213.

16. Ни отзыва…, с. 144.

МФ № 4

1-й ведущий. «Любовь, которую изображает постоянно Апухтин, любовь более или менее изнеженного человека, любовь артиста, то неглубокое, пожирающее чувство, но чувство дилетантски аристократическое, меланхолически сладострастное, капризное, в себе сосредоточенное. Проносятся смутные очертания безумных, бессонных ночей – непременно безумных, непременно бессонных. Нет бунтующих, глубоко человеческих порывов: болезненная чувствительность, тончайший яд сомнений, мучительно ревнивое внимание к мельчайшим ощущениям и в себе, и в других – это и есть аристократически дилетантская любовь, с цыганскими песнями у Яра, с замороженным шампанским, загородными пикниками. В этой любви есть искусство, но нет захватывающей стихии цельности, покоряющего и покоренного чувства» (из статьи А. Волынского).