— Ну дурак, понимаешь? — отвешиваю с некой дозой театральности, попутно выводя одну из своих самых идеальных стрелок. — Не то, чтобы прям полоумный, конечно… — бормочу безмятежно. Прежде чем прокрасить тушью ресницы, рефлекторно приоткрываю рот. Поэтому дальше фразы выходят по мере движения кисточки. — Так… Пары винтиков не хватает… Зато тараканов… О-го-го!

Сестра хохочет.

— Тараканы не так плохи, Аги. Это как червячки в органических яблоках. Должны быть у всех настоящих.

— О-о, ну, у моего настоящего они исполинские!

— Тебе нравится это слово?

— Какое? «Настоящий»?

— Исполинский. Ты часто его употребляешь.

Я вспыхиваю. И спешно приглушаю жар кушоном.

— Что? Не может быть, Юнь, — тарахчу, вбивая средство в кожу щек. — У меня богатый словарный запас.

— Да, богатый. Но есть склонность зацикливаться.

Блин, тут она права. Есть.

Но когда я прям начистоту признавала?

— Возможно, — шепчу уклончиво.

— Ты не отпрашивалась у родителей на сегодняшний вечер, потому что знала, что они не выпустят, или потому что только сейчас решила?

— Только сейчас решила. Это сюрприз.

— Для него?

— Умфу, — выдаю, пытаясь одновременно с этим красить губы. — Надеюсь, ты не скажешь, как мама: «От женщины допустим только намек на взаимность. Инициативу должен проявлять мужчина. Именно он…».

— «…должен быть всегда на шаг впереди!», — заканчивает, копируя мамин педантский тон. Я успеваю напрячься, прежде чем Юния фыркает и заявляет: — Это все та-а-акой бред! Нет никаких правил! Универсальных, так точно. В тебе столько огня, Агусь! Ты никогда не будешь позади мужчины. Или, не приведи Боже, ниже него. Не вижу таких перспектив. Честно говоря, у меня трудности с воображением, когда я думаю, кто бы сумел с тобой совладать.

— Может, Свят? — прикидываю, чтобы увязнуть в сковывающей тело неловкости.

Услышав имя своего бывшего парня, сестра замирает. Дело не в удивлении. Конечно, нет. Она в курсе, что я в него влюблена. Мы обсуждали. При чем не раз. Я честно сказала, что хочу связать с ним свою судьбу.

Хочу ли? Влюблена ли?

Вопросы возникают внезапно. И они меня потрясают.

Пока Юния думает, позорно прячусь от ответов, к которым явно пока не готова.

— Свят уж точно не справится, — бормочет приглушенно. — Ты бы за месяц исчерпала весь его ресурс.

Я опускаю взгляд вниз.

Закрываю помаду, бросаю ее в органайзер и, сворачивая все, отстраненно рассуждаю:

— Знаешь, раньше я бы обиделась, что ты не видишь нас с Усмановым вместе. Подумала бы, что все-таки что-то к нему испытываешь, и поэтому не желаешь нам счастья. Но сейчас… — горько усмехаюсь. — Пожалуй, соглашусь.

Не уточняю, что чуть не встретилась с ним в Киеве. Что он не дождался меня на вокзале. И что не озадачился даже, куда я пропала. Написал спустя десять дней, когда появилась онлайн.

— Воплощение королевского шика, — оценивает сестра результат общих усилий, когда я с ее помощью запрыгиваю в платье.

Веду ладонями по корсету и смеюсь. Смеюсь, потому что чувствую себя не просто красивой и дерзкой, ко всему еще и сильной. Заряженной под завязку.

— Спасибо, Юня! Ты — лучшая сестра! — благодарю, обнимая.

— Беги уже, — подгоняет та ласково. — Только осторожно, Аги, я тебя умоляю! И будь на связи!

— Конечно, — отмахиваюсь легкомысленно.

И, прихватив клатч с телефоном, выпархиваю из дома.

Я не фанат масштабного движа. Но мама любит собирать толпу. Мои восемнадцать — ясен хрен, отличный повод. Даже с учетом всех факапов, что я за последние месяцы выдал, планируемое торжество не отменяется.

Столы, гирлянды, сцена. Ведущий что-то запрягает. Диджей и музыканты на подхвате. Все как надо. Но не сказать, что прям по плану.

— Богдан! Свинюка ты такая! — взрывается мама, завидев только, как мелкий тащит из-под стола банку с огромными мохнатыми тварями. То есть пауками. — Ты что творишь?! В своем уме вообще?! Как додумался это сюда притащить?!

Бодя, не дрогнув даже, с олимпийским спокойствием водружает пузырь на белую скатерть между тарелками. Манерно поправляет сначала бабочку, затем манжеты, отвороты пиджака… Кладет рученьки на стол. Тяжко вздыхает. Скребет ногтем по тыльной стороне левой руки. А точнее, по взявшейся было коркой царапине. За что, естественно, сходу получает.

— Не дери, — ругается мама после легкого шлепка. — Сколько раз говорить?.. Оно же никогда не заживет.

Богдан кидает лапы в стороны и с самым борзым нахрапом тарахтит:

— В своем ли я уме вообще? Риторический вопрос. Я знал, что здесь будет скучно. Мне эти ваши сборища, если хотите знать, в печенках и почках. А у Аргуса с Арахной идет важный репродуктивный процесс. Надо следить, чтобы она его после спаривания не съела.

Илюха прыскает в кулак. Я, хоть настроение и говно, тоже ржу. А вот у мамы, что естественно, от негодования захватывает дух.

— Богдан…

В этом выдохе со свистом предупреждения не меньше, чем в звуке передернутого затвора.

— Мам, мам, — со смехом тормозит ее Илья, обнимая за плечи и тем самым удерживая рядом с собой. — Не кипятись ток.

— Как не кипятиться? — ворчит, обеспокоенно оглядываясь. — Полон зал гостей, а он с этой банкой!

Гости как гости, их внимание занимает ведущий. А вот официанты в белых перчаточках косятся, выкатывая глаза.

— Посмотри на это с другой стороны, мам, — предлагает Илюха, изо всех сил вытягивая на позитив. — Он умный, — отмечает, подмигивая и без того самодовольной морде по имени «Бодя».

Мама с улыбкой качает головой. Нет, она, конечно, пытается сдержаться, поджимая губы, но они так и так растягиваются, пока на щеках не появляются ямочки. А глаза уж по полной блестят. И явно не злостью. Мелкий, стопудово, тоже это читает.

— Я, безусловно, горда тем, что мой одиннадцатилетний сын знает такие слова, как «репродуктивный». Но не в моменте, — заявляет, пытаясь быть строгой. — И пусть будет уверен, что эта гордость от наказания его ну никак не спасет!

Богдан кривит рот вбок, чтобы безалаберно цокнуть языком. Мол, ему все нипочем.

— Совсем охамел? — выдыхаю я, легко присаживая костяшками в спинку стула, на котором он сидит. — Нормально с матерью себя веди.

Мелкий дергается и ощетинивается.

— Да вы хоть понимаете, какой это труд? — бомбит, обнимая банку. — Я год их расплодить пытаюсь! Год! Тут и свет, и температура, и влажность, и тишина — влияет все! А вы со своим дурацким днем рождения! Если Арахна сожрет Аргуса и останется без кладки, я вам… я… — заикается, не определяясь с действиями. — Идите, короче, хихикайте под все эти глупости! — отвешивает, тыча рукой в сторону распаляющего гостей ведущего.

Накал враз спадает, стоит в поле видимости зайти отцу.

Он оценивает ситуацию и, не задавая никаких вопросов, авторитарно отгружает:

— Быстро взял эту банку и вынес из зала.

Мелкий подрывается, хватает пузырь и с обиженной миной волочится в сторону подсобных помещений.

— Гляньте, идет как Моисей сквозь море, — хохмит брат. — Народ на две волны раскололся.

— Кто-то даже крестится, — подкидываю я, не теряя серьезности.

— А кто-то просто визжит…

— Ах вы… — задыхается мама в возмущении. — Ну-ка, прекратили! Сейчас же! — ругается, приходя в себя. — Поросята!

Прихлопнув Илью, затем меня по плечу, конечно же, смеется. Папа тоже приподнимает губы в улыбке. Ну и мы с братом ржем, че уж.

— Я дико извиняюсь, — встревает подошедший было Яббаров. — Нам крайне сильно и безотлагательно нужен наш Верховный, — заливает в своей обычной манере, прижимая к груди ладонь. — Есть идея.

Я хоть и ухмыляюсь, но умудряюсь еще и хмуриться.

Что он задумал?

Искать отражение своей внутренней задавленной тревоги, связанной с отсутствием понимания, что происходит в жизни Филатовой, при приеме всех сигналов — это трэш, согласен. Но именно так и происходит, когда я ловлю малейшую нестабильность внешнего мира.