Есть ли в этом чертовом мире хоть какая-то справедливость? Где?
В упор не вижу!
Пока я просиживаю лучшие годы своей жизни под домашним арестом, гад Нечаев своими вовсю наслаждается.
На свой дурацкий день рождения и новенький мотоцикл от старшего брата из Германии получает, и помпезный праздник в загородном комплексе от предков, и путевку на тур по Южной Америке от остальных представителей элитной семейки.
Счастье от подаренного Юнией телефона стремительно меркнет, стоит только увидеть, какой хайп развели вокруг совершеннолетия Егорыныча. Два дня прошло, а все так и носятся! И, естественно, готовятся.
Господи! Ну что за идиоты?!
Ведут себя так, словно их не на пафосно-унылый выпендреж пригласили, а на открытие Олимпиады в Париже! Минимум! А то и на свадьбу в Букингемском дворце!
— Убогие! — ору я, глядя в чертов экран.
Среди этих убогих и пацаны, и девчонки. Всем этот придурок интересен. Все от него в восторге. Еще и на последнем матче сыграл убедительно. В какое сообщество ни ткнись, везде хайлайты[45] с его рожей.
Даже не знаю, что хуже… Совсем без связи? Или видеть все это?
Назначив мобильник источником негативных эмоций, блокирую зловредный гаджет и исключительно бережно откладываю на тумбочку. Я не из тех, кто, осознавая пагубность действий, продолжал бы гробить себя. Не из тех! Утирая злые слезы, стойко борюсь с желанием схватить телефон и снова начать скроллить.
Кто еще его отметил? Вдруг я не всех девок проверила?
Козлина Нечаев даже не успевает делать репосты. Расшаркиваясь, извиняется за это в сторис.
Ути-бозе, какая лапочка! Приносит он извинения! Всех благодарит! Тю-тю-тю. Тупица!
НЕ.НА.ВИ.ЖУ!!!
Возомнил же черте что из себя! Нет, ему это буквально внушили!
Луиза Левандовски: Ох, Егор Нечаев… Ты всегда был красавчиком. Но сейчас!! Ох-ох, маскулинная стать! С возрастом не просто вырос. Бесценную мужскую огранку получил! Я от тебя балдею! Прилечу из Ирландии, если пообещаешь пригласить на свидание, идет?
Как нечто подобное можно написать парню, спросите вы? Вот и я не знаю! И это только один из сотен комментариев, из-за которых у меня обостряется рвотный рефлекс.
Самое горькое, что в глубине души я понимаю, почему все так восхищаются Нечаевым. Горькое, разочаровывающее и вообще труднопереносимое! С другими девушками Егорыныч тот, каким был со мной буквально пару раз — сдержанный, вежливый и умеренно, будто на определенном инстинкте, обходительный. Без фальши и каких-либо переигрываний. Просто он такой. Маскулинный, чтоб его.
Все мое мужество уходит на то, чтобы суметь признать: быть единственной, кто заслуживает ненависти Егора Нечаева — неприятно, болезненно, тяжело и… волнующе.
Да, мне, черт возьми, по кайфу все его реакции.
Когда он бесится, когда изо всех сил подавляет агрессивные реакции своего звериного нутра, когда взрывается — все это поднимает во мне мощную эмоциональную волну, которая, стремясь накрыть гада, чаще всего разбивается о него, как об отвесную скалу, формируя тем самым в моем организме еще больше атомов феерической взвеси. Чисто адреналиновый шторм.
Я же нравлюсь ему. Пусть хоть треснет, доказывая обратное! Стопудово нравлюсь! И слепому ежу ясно! Глядя на меня, Нечаев не только ненавистью горит. Есть что-то сильнее. Что-то необъяснимое. И куда более опасное. То, что порождает панику в нем самом. Потому и рычит. Глушит злостью.
Это уже любовь? Полноценная?
Наверное, нет. Иначе он бы уже сорвался с цепи, на которую сам себя посадил.
Мне капец как нужно, чтобы Егорыныч, влюбившись, обо всем на свете забыл. Чтобы ни есть, ни пить без меня не мог. Даже дышать. Чтобы как щенок за мной ходил.
Иначе я не успокоюсь.
«Фенечки-хуенечки… На, кстати… Забирай, на хрен!»
«Чтобы я тебя возле своего дома, возле своей семьи больше не видел! Ты меня поняла? Поняла, блядь?!»
Черт.
Как же до сих пор больно воспроизводить эти свирепые слова!
Когда отпустит-то? Отпустит ли?
Я должна сделать что-нибудь ужасное. Должна.
Нет никакого диссонанса в том, чтобы добиваться любви и доводить до белого каления одного и того же человека. Я же его ненавижу! У всех моих целей общие корни, какими бы противоречивыми они ни казались.
«Чтобы я тебя возле своего дома, возле своей семьи больше не видел!»
Нет, это не просто больно. Это унизительно. До безумия оскорбительно, если уж совсем честно. То, что Егор так оберегает своих, а меня, как недостойную его близких тварь, отсекает — ранит до глубины души.
А ведь это меня… Черт возьми… Меня он должен защищать! Яростнее всех на свете. Ценой собственной жизни.
Миг, и меня сносит с кровати. Бросаюсь в очередную авантюру.
«Я же не пропущу гребаное торжество! Кого волнует, что меня не звали? Что строго-настрого велели не приближаться к семье?! В том же весь смысл! Выбесить ублюдка! Заставить его дергаться при одном виде меня! Испортить праздник!» — распаляюсь, переворачивая гардероб в поисках подходящего наряда.
— О, да! — ликую при виде того, который держала на рождественский карнавал.
Когда дело доходит до платья с длинной пышной юбкой, многие шарахаются от красного. Ох уж этот старый добрый риск выглядеть вульгарно! Скольких уже задавил! К счастью, я проявляться никогда не боялась. Нет потребности прятаться. Напротив, хочу заявить о себе. И этот самый красный — это заявка на успех.
— То, что надо! То, что запомнит каждый! — тараторю, прикладывая каскады многослойного фатина то к фигуре, то к лицу.
Вот так вот в считанные минуты меняется мое настроение, буквально улетая вверх по шкале под пик счастья.
— Сейчас… Сейчас все будет… — обещаю себе, ощущая еще и прилив сил.
Кинув платье на кровать, несусь в ванную, чтобы принять душ, высушить волосы и напитать кожу лосьоном. И да, сегодня я супергерой! Не проходит и двадцати минут, как уже обратно бегу.
Заглядываю в спальню к Юнии.
— Ты можешь одолжить мне красные туфли и дать денег на такси до «Коралловой бухты»? — выпаливаю без каких-либо предисловий.
Сестра отрывается от забитого шестизначными цифрами экселя, чтобы посмотреть на меня с вниманием, которого не всегда дождешься от мамы. Вглядывается без варварства, а потому, не встречая протеста, попадает прямиком в душу.
— Это важно?
Вопросы Юния Алексеевна тоже умеет задавать. Ничего лишнего. Сразу вглубь. И что самое главное — без какого-либо осуждения.
— Очень, — сиплю я, сглатывая.
А ведь и правда… Очень важно.
В волнении становится трудно дышать. Давление усиливается. Виски и лоб наливаются болью.
— До прихода мамы с папой вернешься?
— Вряд ли.
Юня вздыхает.
— Хоть на всю ночь не пропадаешь?
— Хоть… бы… — выдаю с провалами, совсем невпопад, потому что никакого понимания, чем моя затея закончится, нет. — Да, конечно! Не пропаду! — заверяю после паузы, лишь бы добиться своего. — О, мне бы еще пригодилась та маленькая белая шубка, которую ты надевала на роспись с Повериным! Знаешь, у меня пышное платье будет… То красное. Дашь?
— Замерзнешь ведь… Эта шуба только для вида. Не греет от слова совсем.
— Ну я же на такси, Юнь!
То ли я реально супергерой, то ли просто нехилым даром убеждения обладаю, то ли сестра видит что-то свое… Не только предоставляет деньги, туфли и шубку, но и помогает собраться, сварганив на моей гениальной головушке офигенную прическу.
— Расскажешь, к кому так спешишь? — интересуется, когда я принимаюсь за макияж.
У меня аж стрелка съезжает. Приходится подтирать.
— Эм-м… Ты хочешь, чтобы я назвала его имя? — уточняю, мозгуя над тем, как дальше выкручиваться. — Знаешь, у чувака не все тузы в колоде… Я немного его стесняюсь. Поэтому не хотела бы озвучивать фамилию. Пока.
— Не все тузы в колоде? — недоумевает Юня. — Это как?
