Снегопад становится громче. Воет ветер.

— Вы когда-нибудь угомонитесь? — частит Юния разъяренно. — Твари! Катитесь к дьяволу!!!

Касательно нашей с Агнией войны она, хоть и является ключевой причиной раздора, не осведомлена. Ненавидит меня по факту. Как Филатова — Нечаева.

Я тоже должен.

Ненавидеть.

Всех их.

Всех.

Именно это ставит мозги на место. Нагло усмехнувшись, закрываю визор и уезжаю.

Пусть мелкая стерва встречается с кем угодно. Пусть едет в чертов Киев. Пусть кидает гребаному Усману сердечки, заваливает его своим дебильным пафосом, как идиотка, навязывается.

Пусть.

Мне фиолетово. Я не сторож.

Говорю себе, что с этой клятой войной все. Но в день Х, накрутив измочаленные за крайние сутки кишки на кулак, стартую в Киев.

Без плана. С четким намерением: забрать.

Как это называется, а?

Еще не закрыл проблемы, которыми обзавелся три недели назад, лезу в новый замес. Хоккей, школа, чертова работа и туча ограничений — все идет боком.

Я не могу допустить, чтобы она с ним встретилась.

Я. НЕ. МОГУ.

То, что Филатова покупала билет онлайн — на руку. Знаю все: компанию-перевозчика, номер рейса, время выезда, количество и точки привалов, час прибытия, платформу.

Я выдвигаюсь позже.

До последнего ведь был уверен, что волевая натура выдержит. А она срывается, едва мозг врубает тревогу. Седлая байк, который отец уже раз десять требовал законсервировать до весны, отправляюсь на перехват.

Нагоняю и обхожу тот самый автобус в районе Умани.

От мысли, что совсем скоро увижу клятую Немезиду и увезу домой, кровь в и без того неспокойном теле превращается в кипяток с хрусталиками стекла. Кидает дерущим жаром в наиболее уязвимые участки: горло, солнечное сплетение, живот.

Черт.

Я очень хочу ее увидеть.

Забрать.

Забрать — вопрос жизни и смерти.

Но в районе Белой Церкви, когда до пункта назначения остается еще примерно девяносто километров, план оказывается под угрозой срыва. А начинается все с того, что на очередном обгоне байк резко теряет мощность. Выжимаю сцепление, чтобы переключиться, мотор в тот же момент глохнет. Жму на стартер — и ни хрена. Щелчок, и тишина. Движок не крутится. Тупо мертвяк. Выматерившись от досады, возвращаюсь в поток правой полосы и плавно ухожу на обочину. Поймав берцами землю, предпринимаю новую попытку завести. Слышится клацанье, и на том все.

— Чтоб тебя.

Пробую катнуть вперед, колесо стопорит.

Клин подтверждается.

— Лямбда.

Сдергиваю шлем, вешаю на руль и слезаю с мотоцикла. Ставлю на боковую. И пускаюсь наворачивать круги.

Чтоб его!

Выхода нет. Вынужден звонить отцу.

Тот, конечно, без промедления — буквально на втором гудке — берет трубку.

— Да, Егор. Что там?

Я морщусь. Поджимаю губы. Убито качаю головой.

И самым нейтральным тоном сообщаю:

— У меня заклинил мотор.

Папа хмыкает.

— Ты цел? — спрашивает первым делом.

— Господи… Что опять?.. — вклинивается мама.

— Да. Со мной порядок.

— Отлично, — заключает отец. И повторяет чуть тише для мамы: — С ним все хорошо. Не суетись. Сядь. Ну и где ты? — последнее снова мне. — Скидывай точку. Вызову эвакуатор и приеду за тобой.

Тут я еще сильнее морщусь.

— Я не в Одессе.

— Очень интересно, — голос папы становится ощутимо жестче. — А где?

— В районе Белой Церкви.

— Господи!.. Почему каждый мой последующий ребенок — свинюка похлеще предыдущего? Что я делаю не так? — расходится мама, пока отец выдерживает глухую паузу. — Какого лешего ты за четыреста километров от дома, сына?

— Так вышло, — роняю, стараясь звучать твердо.

— Ты хоть понимаешь, сколько раз я от вас, четверых, это слышала?

— Мам… Важный вопрос решаю. Не мог не поехать. Сам бы себя не уважал.

— Тестостерон зашкаливает у вас, а лысею я, — выбрасывает она на тех же эмоциях, но в разы мягче. — Герои, вояки, спасатели — каждый раз одно и то же!

Отец прочищает горло и уверенно перекрывает:

— Стоишь безопасно? Аварийку включил?

— Да.

— Скинь локацию. Сейчас решим. Сегодня день поставок: после обеда из Киева выехало с десяток фур. Свяжусь с ребятами, узнаю, у кого есть место — подберут тебя.

Я не спорю. Сдержанно благодарю. Но когда появляется та самая фура, отправляю с ней мотоцикл, а сам на попутках продолжаю путь в столицу.

Переговорить с Усманом не получается. Влетаю на вокзал за считанные минуты до прибытия автобуса. Сразу иду к платформе — на перехват.

Встаю так, чтобы не промахнуться. Практически в дверях.

Агния Филатова не обладает ни выдающимся ростом, ни хоть сколь-нибудь впечатляющими габаритами. Относительно мелкая даже в свои восемнадцать лет. Но не вычленить ее из толпы невозможно. Красота, грация и неоспоримое превосходство — вот что выделяет Немезиду, делая весь окружающий мир серым.

Чтоб ее…

У меня отменное здоровье. И вообще я железо. Но стоит увидеть Агнию, организм начинает глючить. Пульс даже не пытаюсь анализировать. На рванувшем вверх давлении он явно стремится к посмертному рекорду. А вот сердце так или иначе приходится отслеживать. Его просто нереально игнорировать. Чем ближе Филатова, тем агрессивнее его рывки. На расстоянии в семь-шесть метров стартует одуряющее распирание. В четыре-три — горячие уколы. Тот же пневмоторакс тоже догоняет, но, к счастью, на опыте быстро его одолеваю.

Переставляя ноги шире, стискиваю кулаки. Стискиваю и разжимаю. И снова стискиваю. Действия повторяются бессчетное количество раз.

Народу тьма. Но Немезида движется строго на меня. Нет, дело не в том, что я для нее тот же магнит. Просто удачно стою. Упирается, как во внезапно возникшее препятствие, потому как привыкла, что все заранее расступаются. Я тоже привык. Только с ней — стенка на стенку. И ползущий от груди до глаз взгляд ощущается как электричество. От принятого напряжения бросает в жар. Аж кожа сыреет. Ладони особенно.

При первом контакте сводит челюсть. Там тоже простреливает микротоком. Ударным теплом отдает в уши. Ниже — те же вибрации сходят.

Поймав фокус, Филатова прикидывается, будто рада меня видеть.

Не ведусь.

Но за грудиной шпарит. Работа всех систем фигачит по красным зонам.

— Ты что вытворяешь?

Горло стянуто. Голос иначе как тяжелым не назовешь. Сам не знаю, что за металлы в нем звенят. Но навешивает, как ни выдерживаю, люто.

Агния дергается и отступает.

ЗА.РА.ЗА.

Если вздумает бежать, я, блин, не знаю, что с ней сделаю.

Хватаю кисть. Дергаю на себя и одновременно шагаю. Столкновение неизбежно. Но именно этого я и добиваюсь. Выбить из чертовой Агнии дух. А может, беса. Хоть как-то. Хоть что-то. Самого колотит. Скрывать все труднее. Чтобы не выдать тремор рук, так жестко ее ладонь сжимаю, что округлившиеся было губы искажаются от боли.

Все сильнее злюсь. На нее. И на себя.

Лямбда.

За грудиной закручивается долбаный смерч.

— Я тебя спрашиваю: совсем без головы? — давлю, не повышая голоса. Массируя большим пальцем костяшки узкой кисти, только сгущаю тон. — Знаешь, сколько девушек так пропадают? Ты чем, на хрен, думаешь?!

Филатова вспыхивает как спичка.

— Тебе-то что??? Смотри, какой! Три недели скрывался, будто и нет меня! А тут вдруг пятьсот километров преодолел, лишь бы отругать? Нет, я, конечно, понимаю, что буйной собаке семь верст не крюк! Но ты, блин… Че ты лепишь?! Господи, сорок лет тебе, что ли?! Как пенсионер, честное слово! Опять этот гребаный тон! Будто с родительского собрания вернулся! Только ты мне не отец, понял?! Вали, давай! Я перед тобой объясняться не обязана!

Мгновенно впадаю в состояние редчайшей ярости. Чтобы не взорваться и не натворить беды, нуждаюсь в экстренном охлаждении всех систем. Именно поэтому позволяю Филатовой выдернуть руку и рвануть во внутреннее помещение вокзала.