— Ручным, значит, — цедит батя, раскатывая брательника суровым взглядом. — Я тебе сейчас таких «ручных» выпишу, до конца лета не забудешь.

Это не про ремень. Диалоги под давлением отношения отца в разы мощнее.

— Понятно, — отгружает мелкий с легкостью камикадзе. — Мистера Ужаса уже можно забрать? Не то он нассыт здесь. И мама вот вообще рада не будет.

— Я уже не рада, поросенок ты эдакий! — негодует она, но ловле полосатого не препятствует.

— Мы же не выбросим его? Ну камон, родители… Кто так делает? — давит Бодя, пропуская гада через пальцы и позволяя оплетать себе руки. — Ему жить негде!

Мать с отцом переглядываются и без слов принимают решение.

— Если я увижу его за пределами твоей комнаты, тебе тоже не будет где жить, — резюмирует папа.

— Ура! — орет на радостях Богдан. И тут же благодарит: — Спасибо! Спасибо! Я твои руки целовал! — чмокая кончики пальцев, с четким акцентом благодарит отца. А следом и мать: — И твои, конечно, женщина!

— Чума малолетняя, — выдыхаю я со смешком.

Мама, над которой я завис, тут же оборачивается.

— Егор… — тона достаточно, чтобы мое сердце совершило кульбит. — Ты курил, что ли? Что за запах, родной?

— Это я, мам! От меня запах! — тянет мазу Илюха.

Я же своевременно принимаю решение линять.

— До вечера! — горланю, спускаясь по лестнице.

— Вернись сейчас же!!!

— Я на экскурсию опаздываю, мам!

Бросаюсь через задний двор в гараж, седлаю мотоцикл и вылетаю на трассу. Маршрут, вестимо, к мастерской художественной керамики выстраиваю. Никак не в археологический музей. На кой мне?.. У сшитой по самым благородным лекалам Эмилии взгляд пустой, как у рыбы на Привозе. Другое дело Филатова. Стоит только подумать, и под кожей… Искры. Огонь. Тот самый движ.

Что особо на руку — мне не нужны предлоги, чтобы ехать к ней. Месть — моя мотивация. И она же алиби.

А че мне?.. Не слизняк. Пишу историю кровью.

К мастерской подваливаю исключительно удачно. Класс мурчалки как раз обилечивается. Вру даме на кассе, что из той же гимназии, докидываю кэш и спокойно пристраиваюсь к группе.

— Перед нами копии античных скульптур, созданные руками местных мастеров. Все работы отличаются потрясающей точностью. Мне доводилось бывать в Греции, и, поверьте, эти произведения не уступают тем, что я видела там. В чем-то даже превосходят, — с пафосом запрягает училка гимназистов.

— Они выполнены из гипса? — уточняет какой-то задрот, ощупывая экспонат.

— Да, Тимофей, конкретно эти статуи выполнены из гипса, — подтверждает педагог очевидное. — Обратите внимание на образ Афродиты. Что вы помните об этой богине?

— Богиня любви, — толкает стоящий рядом с Филатовой Пенислав.

А сама Филатова, засветившись, на осознанных щах выдает базу:

— Она вышла из морской пены. Обладала невероятной красотой. Но была не просто богиней любви. Являлась важной фигурой в торговле, войне и политике. Ей поклонялись женщины и мужчины, среди которых было немало очень влиятельных людей.

Училка одобрительно кивает и с видом ценителя показывает «остатки» этой самой пены на бедрах фигуры.

Дергаю плечами и, растолкав обосранных гимназистов, велю, чтобы сообщили Королеве о моем присутствии. Шуганувшись, те оперативно и тихо передают по цепочке.

Шикарнейшая из заучек оборачивается, и внутри меня будто гранату разносит.

А.Г.Н.И.Я.

Первую букву с такой затяжкой рвет, что кажется, словно кто-то орет. С последующим грохотом раскидывает долбаную массу чувств. Понимаю, что среди них не только ненависть. Трындец как много компонентов. Не определяю. Смотрю на Немезиду, как Есенин на пожар голубой. Мог бы исчезнуть весь город, не заметил бы. Смотрел бы на чертову гадину. Хроническая заточка, растущая экспонентой.

Она испепеляет. Я ухмыляюсь. У каждого своя карточка мстителя. Обмениваемся и поднимаем ставки.

Миг, и Филатова возле меня.

— Какого черта ты приперся? Я сейчас учителю расскажу!

— Да и правильно. Пусть все видят, как ты меня боишься.

— Боюсь? Ты от тусовки не отошел?! Забродил?

— Фигли.

— Бери разгон в сторону дома!

— Бери размах шире. Я не уеду.

Ругаемся, шагая за группой.

Знаю, что на вид спокойный. Для меня скандалы с ней будто по приколу. Но за грудиной хреначат какие-то атаки. Кислорода за каждым, чтоб его, разом с трудом хватает на полноценную порцию. Сердце — вверх-вниз, а бежать-то некуда.

— Суши весла. Поговорить надо, — торможу Немезиду, когда следом за остальной школотой заходим в техническое помещение. Но она же толкается. — Уймись, — цежу сквозь зубы, принимая целую серию тычков.

Филатова крайне близко. Внутри сбой за сбоем. Жар в затылке и холодный пот между лопаток. Дыхание обрывками.

— Как вы, наверное, догадываетесь, сейчас мы находимся в производственном цехе. В этих больших чанах содержится жидкая глина, которая позже будет использована для некоторых формовок. Не подходите близко, чтобы не испачкаться. И смотрите под ноги, ребят, может быть склизко… Давайте проследуем к печам для обжига. А уже после посмотрим на сушильные полки с еще мягкими фигурами.

Но никуда мы проследовать не успеваем.

В тот момент, когда Филатова засаживает локтем мне в бок, ее будто какой-то черт отбрасывает. Девчонка уходит в сторону, скользит по заляпанному полу и, взмахнув руками, валится в один из чанов.

Гулкий шлепок, и липкая масса, поглощая Королеву, разлетается брызгами по цеху. Потолок, стены, пол, учиха, гимназисты, рабочие — окатывает всех. И я, как вы понимаете, не исключение. Хоть и успеваю увернуться, в спину прилетает прилично.

Но мы — полбеды.

Незабываемое зрелище предстает пред нами, когда из чана выныривает Агния.

— Е-ГО-РЫ-НЫЧ!!! — горланит во всю глотку.

Лицо и волосы сплошь в коричневой жиже — черт возьми, тупо маска. Только глаза сверкают. Бешенством, вестимо.

Зал в ступоре.

Я застываю всего на секунду. Убеждаюсь, что глина не тянет Филатову ко дну. И, ясное дело, ржу.

— Афродита родилась из пены. А наша Немезида — из вонючей глины. Чем не богиня? Застойные болота — среда ее обитания. Так и тянет туда! — заканчиваю эту познавательную и капец какую развлекательную экскурсию.

Класс разрывает хохотом.

— Я ору!

— Что за прелесть!

— Снимайте! Вы снимаете?

Даже училка, зажав рот, едва сдерживает смех.

А Филатова, бултыхаясь в гребаной глине, прожигает такой ненавистью, что, кажется, до вечера я не доживу. От проклятий ее сдохну.

— Как ты там говорила? Из двух зол?.. Радуйся, что не в гипс свалилась! А то тебя выпиливали бы и везли домой на прицепе! Как статую! Только не свободы, нет.

Зал окончательно ложится.

А Агния, надрывая гланды, орет:

— Ты покойник! Клянусь, ты покойник! Я тебя уничтожу!

Но мне пофиг.

— Экспонат, блин, ярости, — выплевываю. И подвожу черту: — Вовсе не красавица.

Июль третьего года войны.

На кой мне каратэ, спросите вы? Резонно.

Если раскидать по фактам, то я без белого халата и всяких «ки-ай» кого угодно вырублю. У меня фундамент — в виде воспитания. База — в виде лютой генетики. И школа — в виде улицы, которая жестче и честнее любого сенсея.

Искусство — тут без подвижек — до фени. Боевое, в том числе.

Но раз Филатова решила блистать в кимоно-шоу, куда я денусь? Моя война — там, где она.

Летом народ по классике рассасывается: кто — по бабкам, кто — в лагеря, кто — по морям-океанам в более экзотические края. Мы с пацанами тоже со дня на день отчалим. Я — уже традиционно в Баварский хоккейный.

Но до отъезда… Прихожу в секцию поглазеть на мстительную Королеву.

Гадина после глины форсировала мне облаву за облавой: то фотку, на которой я с сигой в зубах, бате скинула; то мамке через переписку насвистела, будто я по подворотням бухаю; то полицаям настрочила, что я на кубатурном моцике катаюсь; то липовые справки с позорными диагнозами по всем чатам — спортивным, школьным, тусовочным — разнесла.