— Как твой первый день в универе? — словно робот, выдаю то, что должен, не пытаясь затихарить, куда утекает внимание.

В голове совсем другие вопросы роятся.

Филатова ревновала, когда предъявляла насчет переписки? Или мне показалось? Что это было? Ее явно колбасило! Если ревновала, почему так спокойна сейчас? Где реакция? Она уже должна была снести мне голову! Завалить прям при толпе, не считаясь со свидетелями. Их всех бестия бы тоже грохнула.

Что за игнор, алё???

Я зря, что ли, скатился под плинтус? Зря разрываюсь между страхом за Митрохину и нежеланием прогибаться под Филатову? Зря, чтоб его, запутался?

Впервые ведь ловлю такой узел.

Мысли уходят в нокаут и не поднимаются. О чистоте стремлений и вовсе выводы сделать трудно.

Хотел, чтобы Немезида бросилась, выдав какие-то… какие-то… какие-то, на хрен, чувства! Не то чтобы они мне очень нужны. Вовсе нет. Но было бы неплохо получить чуть больше власти над Филатовой. Я бы не тянул до последнего. Вовремя ее обезвредил бы, не позволив причинить Лерке вред. Все ведь, в самом деле, несерьезно. Скорее назло.

Черт возьми, настолько несерьезно, что пропускаю ее трепню транзитом.

— Слушай, в универе классно. Буфет, конечно, отстой. Вместо кофе какая-то бурда, а кондитерка вся резиновая. Но сам корпус стильный. Спотов для селфи тьма! Еще и свет удачный. Преподы молодые. Сами шутят, и наши приколы понимают. Разрешают поржать. А вот староста — ходячий кринж. Первый день, а он уже чат создал и тучу сообщений с пометкой «ВАЖНО!» набросал. Я еще не открывала… О, да, куратор тоже стремная. Вайба ноль. В общем, никакая. Наверное, худший вариант со всего ВУЗа… Но че уж?..

Филатова застывает — отмечаю этот факт, не соображая, что прежде чем это случилось, оборвалась музыка. Уже когда прыгает свет — от разноцветных бликов в полумраке до приглушенного синего — на инстинкте подбираюсь. Кубики пресса, словно пластины робота-трансформера, поочередно смещаются вглубь. Мышцы тотчас наливаются болью. Но это пофиг. Терпимо. За вдохами слежу. С последним, приняв взгляд Немезиды, грудь ломает раскатами, будто за ребрами гром гремит.

Сердце на полную катушку спамит.

Нет, блин. На пару катушек.

Китаец, собирая внимание, пафосно стучит вилкой по стакану.

— Дамы и господа! — гундосит с фальшивым английским акцентом. — Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста.

На хате аншлаг. Теряю мелкую мурчалку из виду, как только народ, посмеиваясь и переговариваясь, начинает перемещаться к столу. Оторвав задницу от подоконника, без промедления бросаюсь искать.

Долбаное ОКР на почве Филатовой.

Врезаюсь в плывущее скопище и давлю, по-хамски распихивая, пока не нахожу. В грудак через глотку вбивается ржавый полуметровый кол. Благо говорить нужды нет. Увидев меня, Немезида с форсом уходит за толпой.

Один черт, за столом друг напротив друга оказываемся.

Тут-то все и раскручивается.

Пока другие, включая Митрохину, набивают животы, Немезида, выждав вступления ради пару минут, берется за «культурную» партию. Посыл оной ужасен и неподражаем, ведь стерва-виртуоз задействует исключительно черные клавиши.

Смотрит на Лерку в упор, пока та, споткнувшись раз-другой, не реагирует.

— Что-то не так? — толкает потерянно.

Филатова улыбается. Но улыбка эта будто из хоррора на старте мочилова.

— Платье у тебя броское.

— Спасибо…

— Это из каталога вторсырья? — интересуется гадина, не снимая улыбки.

— Уймись, — жестко отсекаю я, перехватывая ее чумной взгляд.

Чертова А.Г.Н.И.Я. на меня силы не тратит. Всадив промеж глаз пару мощных импульсов, молча возвращается к Лерке.

Та как раз растерянно шепчет:

— Что, прости?

— Избирательней надо быть, милочка. При отсутствии вкуса, даже если на бирке Габбана, легко оскандалиться.

— Заткнись. Иначе я тебя заткну, — чеканю, теряя какое-либо хладнокровие.

Она с красноречивым вызовом и той же, черт возьми, улыбкой, принимает мой свирепый взгляд.

— Да кто ты такая? — выпаливает Митрохина, ввязываясь в разыгранную партию. Психуя из-за откровенного игнора со стороны Филатовой, еще и по столу ладонью трескает. — Куда смотришь? Это мой парень!

Чтоб его…

Проглатываю, дабы не делать ситуацию хуже. Один черт, Немезида бросается в атаку, как акула, учуявшая кровь. Впрочем, без суеты. С той же ленцой. Словно такими, как Митрохина, она между основными приемами пищи прочищает зубы.

— Утю-тю, ля… — дразнит Лерку, посмеиваясь. И даже сейчас, когда она максимально мерзкая, этот проклятый смех звучит как часть искусства. Наделил же Бог! — Твоему выбору есть зоологического объяснение. Это животное будит в тебе низменные инстинкты.

— Агния, — давлю угрожающе.

Но она, ясен пень, продолжает.

— Погоди, дорогой. Сначала барашкам сено.

— Это я барашка? Ты меня овцой назвала? — горланит Лерка, подскакивая. Я тоже встаю. На автомате. Чтобы в случае чего придержать. Филатова же даже позы не меняет. — Сейчас мой парень тебе впаяет! И за животное! И за овцу!

— Этот твой парень, помани я его пальцем, бросит тебя здесь и сейчас, — выписывает дьяволица, полыхая глазищами. В моей башке что-то раскалывается, и по площади расходится убийственный звон. Сердце же, нанизываясь на тот самый фантомный кол, пульсируя, выдает не удары, а какие-то натужные сухие щелчки. — Хоть хирургическими нитками его к себе пришивай, парой вам не стать. Ищи другие варианты. Но для начала почитай книжки. С тобой скучно разговаривать. И да, жрать как не в себя тоже прекращай — Габбана трещит, когда напрягаешь диафрагму.

Серия сердечных рывков заканчивается четким страйком, и меня, чтоб его, выбивает.

— Довольно! — рявкаю разъяренно. Только после этого Филатова подрывается. Очевидно, чтобы уйти. Не даю ей сделать это самостоятельно. — Сюда! Быстро! — крою с хрипом воздух.

Обогнув стол, грубо хватаю за локоть и тащу из комнаты на выход.

— Агния… Егор… — тарахтит на панике Настя. Врубаясь, что мы не среагируем, переключается на Набиева: — Марат, сделай что-нибудь.

— Нечай, может, не стоит?.. — кидает тот для порядка.

Знает же, что я советам не внимаю. Все знают, а потому заливают проседающую тишину гоготом.

— Спокойно, — отгружаю ревом, не оборачиваясь и даже не сбавляя хода. — Никому не вмешиваться. Оставаться на своих гребаных местах.

Та самая потасовка, на которую я рассчитывал, и которая теперь на фиг не нужна — бесит! — стартует в коридоре. Только минуем дверь, Королева Токсичности бросается в агрессивное исполнение.

— Трогать меня перестал! — заряжает со свирепым рычанием. — Пустил! Сейчас же!.. Я. Те. С-сказала-а!.. Сию, блин, секунду! — набирая обороты, дергается и размахивает кулаками.

Бомбит запредельно, но я молча тащу ее дальше. Ровно до тех пор, пока она, слегка рванув вперед, не пересекает траекторию пути.

Врезаемся.

Вроде не машины, а удар ощутимый. Основная разница заключается в том, что при столкновении происходят наружные реакции, а наши все внутри. Никакого скрежета, сколов и деформации. Просто за грудиной расползаются молнии, и вбитые с разрядами в мышцы иголки вызывают микроспазмы — где-то сводит до боли, где-то дробит пульсацией. Шумно выдав через ноздри весь воздух, застываю, как истукан. Руки ведь, один черт, по локти немеют.

Филатова же расходится вовсю. Заграбастав мою футболку в кулаки, пытается разодрать ту в хлам. Невдомек, что я за годы войны стал крайне избирательным в одежде, ориентируясь на практичность и общую выносливость.

И все же… Ка-а-ак бесит!!!

Приходится схватить гадину и закинуть на плечо. Мирно она там, конечно, не сидит. Вытянувшись, качается, словно доска-качалка, отправляя под потолок то буйную голову, то бесконечные ноги. Держать неудобно. Балансирую, чтобы не уронить. Методом проб и ошибок в еще недоделанную после ремонта ванную Набиева со своим проклятым грузом попадаю.