А еще…

Уже хорошо взведенная нервная система получает максимальную дозу стимуляции. Удар тока приходится прямо в сердце. И меня накрывает горячими волнами. Дыхание рвется. Живот скручивает. По всему телу вспыхивают очаги жгучей пульсации.

Музыка обрывается, и девичий голос кричит:

— Эй! Верни сейчас же!

— Ни за что! — обрубает Яббаров.

После до нас доносятся визг, топот, еще какая-то возня и… мужской смех.

И меня штурмует армия дикарей-мурашек. Прямиком из Юрского периода. Вы же в курсе, что в те времена все было исполинских размеров? Дам-с… Я пытаюсь их перебить своим экстремально-высоким пульсом, но эти чертовы существа рьяно продолжают множиться.

Провожу рукой по волосам, ловлю дыхание, закусывая губу, и, пропуская Настю с Маратом, начинаю копаться в клатче. Искать там особо нечего, поэтому достаю мобильник. Скольжу по экрану, будто мне срочно нужно что-то проверить.

Папа: Помни: 23:00 у ДК.

На самом деле остужает.

Беру себя в руки.

Аллилуйя.

Расправив плечи, задираю голову и уверенно вплываю в комнату.

Раз. Два. Три.

Не успеваю ни оценить обстановку, ни отметить знакомые лица, как взгляд упирается в уже впаянные в меня глаза Нечаева, и внутри меня что-то взлетает. А это уже не просто марш доисторических мурашек, которые, к слову, невзирая на пыхнувший по моей коже пожар, с тем же бесстрашием устраивают реванш. Это массированная воздушная атака — каждый мало-мальски значимый орган в моем организме обзавелся крыльями и взмыл, вынуждая тело расходиться в объемах, а после еще и адски гореть.

Егор залипает. Моргает, то ли запуская перезагрузку, то ли вызывая эвакуацию для своего внутреннего зверинца. В любом случае все летит в тартарары. К черту. Взгляд скользит по мне, как разгоряченное масло по ледяной статуе — жадно, безудержно, с шипением и дымом.

Губы, ключицы, платье, ноги — едва заметные паузы делает.

Раскачанные плечи идут назад. Кадык двигается. Челюсти каменеют. Скулы заостряются. В глазах неоном среди темноты горит то самое «нравится», которое важнее всех лайков в сети.

И вдруг…

— Йоу, — кидает небрежно.

И обнимает подошедшую к нему расфуфыренную девицу.

Я…

Я будто в каком-то вакуумном пространстве оказываюсь. В чертовой кабине лифта, которая, сорвавшись, летит вниз. И у меня не то что остановить ее возможности нет. Отсутствует кислород. Более того, во всем этом хаосе тряски мои виски, шею, грудь, талию, живот опоясывает раскаленными кольцами с острыми, словно кинжалы, шипами.

Просто…

Просто…

Просто расфуфыренная целует Нечаева.

Помня, что наше поведение обусловлено автоматизмами, пытаюсь понять, что за реакции меня постигают. Рефлексы, инстинкты, паттерны — ничего не подходит. И я, стиснув руки в кулаки, решаю назвать их артефактами мести.

Отвоеванная кем-то композиция обрушивается с такой хрипящей силой, размазывая тишину, что моментально оглушает. А я даже не вздрагиваю. Слушаю, словно будильник, находясь где-то вне своего сознания.

Ты и я, ты и я, ты и я, ты и я, ты и я, ты и я, ты и я, ты и я…

Под наркозом, который не включает обезбола.

Давно перерос эпоху плойки до рассвета. Состояние бодрое. Сознание ясное. Никакие рашеры, кемперы и аваперы[36] мерещиться не должны. Фигли тогда жизнь шуршит, как долбаный шутер?

А.Г.Н.И.Я.

Она, чтоб ее, и тот самый стрелок, за один взгляд высаживающий весь магазин. И база, которую моя психика, за каким-то чертом, берется держать в дефе[36].

Я, блин, реально на измене. Дышу угрозой.

Как иначе?

Шары, под которыми так не хватает фонарей, липнут к Филатовой, словно она центр тяжести.

Гребаные твари.

Пушат и пушат. Как петухи с отрубленными головами, вокруг Немезиды мечутся. А она еще куражится по полной — дерзко, без какого-либо стеснения кайфуя от музыки и от себя самой, танцует.

ФПС[37] просел до слайд-шоу, едва она вошла в комнату. И сейчас, спустя полчаса, никак не выравнивается. Картинку рвет и зернит. Звук, что за годы войны, привычно и допустимо запаздывает.

Я не скучал по ней. Просто думал часто.

«Кхе-кхе…» — мысленно, потому что внутри кто-то давится.

Думал о родинке у Филатовой на шее… Вдруг исчезнет? Об изгибе ее губ… Вдруг смягчится и поплывет? О впадинке над ключицами… Вдруг сгладится? О ее длиннющих волосах… Вдруг отрежет? О ее крупных кошачьих глазах… Вдруг смотрит на какого-то долбоящера? О ее руках… Вдруг кого-то коснутся?

Блин, да много о чем думал!

Все два месяца. Шестьдесят три дня. Стер мозги до волдырей.

Не хватало.

Кхе-кхе…

Не хватало ее.

Здесь и сейчас доступность — видеть, слышать, контролировать — накладывается на взращенную годами потребность и обострившиеся за месяцы дефициты.

Вот поэтому и шторит так, что сердце душится.

Только поэтому.

Плотность воздуха растет. Сгущается до состояния пара. Он становится тяжелым и вязким. Кислород в этой смеси, ясное дело, присутствует, но его не хватает: то ли формула искажена, то ли в принципе по объемам мизер. Раздувая ноздри, каждый новый вдох через нехилое сопротивление беру. Фазы дыхания сокращаются. Идут на скорость, лишь бы насытиться до того, как Немезида в очередной раз примет мой пережаренный взгляд, и дрожащее пространство рубанет электричеством.

Ощущаю ее аромат. Он везде. На Лерке, которая после пары ничего не значащих поцелуев приклеилась к моему боку — тоже. Помимо этого пахнет гарью. Реально кажется, будто что-то дымит.

Что?

У меня каждый волос по стойке смирно. По всему периметру. Еще и шевелится эта пашня, как трава на ветру. На порывах урагана «Агния». Потому как клятая гадина, продолжая гипнотически двигаться, держит контакт.

Дернув головой вбок, раздраженно тяну рукой вырез футболки, которая из-за лихорадки ощущается лишней. Под грудными, по прессу и между лопатками липнет, потому что там пот. Хорошо, ткань черная — без лишнего палева. Только пальцы настырной Митрохиной собирают бисер на висках, затылке и, чтоб его, за ушами, которые пылают почти так же люто, как зона межреберья.

Ч.Е.Р.Т.О.В.А.А.Г.Н.И.Я.

Миссия, которая изначально задумывалась как #туда_и_обратно, превратилась в #дорогу_в_один_конец. Зашел и не вышел. Четыре года петляю.

Чтоб его… К черту эту икону!

Музыка басит. Немезида флексит[38]. А Лерка зудит на ухо, пытаясь перебить помехи:

— Не спросишь, как первый день в универе прошел?

Мы на связи все лето. Сначала морозился, по-свински пресекая любые попытки затащить себя в переписку. А потом подумал, подумал… И включился. Мотивация, естественно, тоже была ублюдочной. Решил, что это общение поможет отвлечься от навязчивой тяги скроллить Филатову и строчить ей очередную мутотень. Что по итогу? Настолько оскотинился, что, вися на линии с Леркой, параллельно шарился по сеткам Немезиды. Да и в чат, если начистоту, чаще всего сливал то, что предназначалось стерве, которая забила все мозги.

Подонок. В курсе.

В голове бомбит от злости на себя, и все равно падаю ниже.

Прям при девчонке, которой сам дал ложные сигналы, залипаю на другой. Залипаю настолько, что не отрываю взгляд, даже когда Митрохина задает вопросы. Пинг увеличен. Связь лагает. Смыслы приходят с задержкой.