Естественно, я уперлась. И он сделал это сам.

— Ты идиот! Что наделал?! Мне придется вырвать страницу и переписать половину классной работы!

— Давай. Ночь длинная.

— Кретин! Надо ж было встретиться с тобой!

— Надо, — буркнул Нечаев, не отрывая глаз от той самой задачки. — Что требуется?

— Вычислить коэффициент размножения, — проворчала я.

— То есть? — давил похлеще мамы, когда она еще со мной делала домашку.

— Среднее число нейтронов следующего поколения на один текущий.

— Среда какая?

— С утечками.

— Это значит?..

— …считаем по факторам.

— Формулой. Без своих домыслов.

— k=nfpexPNL, — протараторила я.

— Словами?

— «Сколько рождается на поглощение» умножаем на «сколько поглощается в топливе»… Бли-и-ин! Я поняла проблему!

— Считай, — скомандовал, бросая мне карандаш.

Я начала и снова сбилась, потому что забыла про режим. Тогда Егор перехватил и с четкими пояснениями закончил.

На следующий день мы снова спорили. Мы постоянно спорили. Всегда находили для этого причины. Даже когда он делал за меня чертежи, я нудила над головой, что все не так. А потом несла работы в школу и получала за них особую похвалу.

— Как же я его ненавижу! — шепчу раз за разом, пытаясь закрепить эти чувства.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ.

За все пакости, подлости, гадости! За его взгляды! За успехи! За девчонок! За все те качества, которые даны ему от рождения, а мне, вероятно, не обрести никогда! За все, в чем он лучше меня!

НЕ-НА-ВИ-ЖУ.

И не могу без него.

Утерев слезы, хватаюсь за телефон и вынимаю ирода из блока.

Он сразу принимается строчить, будто только этого и ждал. А у меня сердце, словно рыбка, которую выбросило на берег — хватает воздух и задыхается.

Егор Нечаев: Как твою днюху праздновать будем, Филатова?

Егор Нечаев: Я тут почитал интересное…

Вспыхиваю от довольства. Если не сказать, что от счастья.

Ужас.

Агния Филатова: Надо же. Ты все-таки читаешь.

Егор Нечаев: На Бали на совершеннолетие проходят ритуал подпиливания зубов. Это избавляет от таких негативных качеств, как гнев и жадность.

Скотина.

Агния Филатова: А в Южной Америке съедают кусочек плоти врага, чтобы получить силу!

Егор Нечаев: Это для меня оставим.

Агния Филатова: Где ты?

Егор Нечаев: На делах.

Егор Нечаев: Соскучилась?

Агния Филатова: Еще чего!

Егор Нечаев: У меня ща связь ляжет.

И пропал.

А я вспомнила, как назло, самое постыдное.

Уф-ф…

Однажды…

На подготовке к контрольной по истории мы крупно повздорили. Не помню, с чего все началось. Одно точно: читали про Османскую империю. Я распсиховалась, потому что не могла свое доказать. И решила Егорыныча прогнать.

— Уходи!

Думала, он, как обычно, наперекор пойдет. Но он вдруг встал и пошел к балкону. Я не успела подумать! Клянусь! Подскочила и побежала, поймав его за руку. Сказать ничего не могла. Только умоляюще смотрела в глаза. Нечаев рассмеялся и остался, чтобы выбесить меня конкретнее.

Демагог драный!

И вот мой день рождения в самом разгаре. Сутки неуклонно близятся к своему завершению. А этот верзила жалкого «С ДР!» не вкинул!

Делаю вид, что мне весело, когда на душе погано. Смеюсь, танцую, задуваю свечи и раздаю гостям торт. Когда приходит время встать у фотозоны, прошу диджея включить что-то нежное. Но вместо ожидаемого блюза по залу, как ветер по прерии, ползет сухой ковбойский свист — дуэльная тема Морриконе[39].

Вы в курсе, что такое аудиовизуальный контрапункт? Попробую объяснить наглядно.

Я в розочках, шестерка парней в переливчатых чешуйчатых масках, и атмосфера Дикого Запада — изображения и звук противопоставляются друг другу, как нечто несовместимое.

Замираю, наблюдая за тем, как расступается очередь, и ко мне по образовавшемуся длинному проходу одуряюще смело шагает тот самый двухметровый верзила — его величество Дракон. «Чешуей» закрыто все его лицо, кроме глаз. Но я ведь знаю эти глаза. И фигуру. И походку. И все чертовы повадки.

Сердце сходит с ума. Пытаясь вынести из моего организма сгустки дичайших переживаний, с треском штурмует мои ребра. Понимая безнадежность этих действий, нет, не успокаивается. Устремляется к горлу. Там тарабанит еще агрессивнее. Пока отзвуки не идут в голову. А та уж прикладывает все усилия, чтобы толчки разошлись по всему телу.

Егорыныч останавливается и широким жестом накидывает мне на плечи шубу — графитовую, тяжелую, холодную и роскошную.

Боже мой…

Я тону.

То ли в ней. То ли в нем. Его взгляде.

Ни слова не произносим. Есть только зрительный контакт, в котором часть той физики, что мы изучаем. Электричество можно передавать по воздуху, я согласна с Теслой. Доказано.

Нечаев встает рядом. Руки по швам — серьезная воинственная стойка. Я придерживаю шубку и улыбаюсь. И фотограф запечатлевает этот кадр.

— Это что еще такое? — возмущенно выдыхает раскрасневшийся как рак папа. — Что за подарки? Кто такой?

Но в зале снова меняется музыка. И в этот раз она настолько громкая, что говорить возможности нет.

Егорыныч подмигивает: папе и мне. И удаляется.

Вот уж двадцать восемь веков, считая от ранней классики Гесиода «Труды и дни» (VIIвек до н. э.), люди с повышенной тревожностью стенают про падение нравов. А мой отец что? Правильно. Он в этом движении ярый представитель.

Как заводится из-за одной шубы!

Горит, будто факел, и грозится улететь в стратосферу.

— Остановить музыку! Все веселье прекратить! Догнать этих ассасинов! Поймать! — орет как резаный, быстро организуя гробовую тишину.

Кажется, даже шары сдуваются, а цветы, несмотря на то, что они искусственные, вянут.

— Кто этим, по-твоему, должен заниматься? Баба Люба? Или баба Валя? Или у тебя на подхвате группа спецназа? — тяну равнодушно, не переставая позировать в новой шубе.

Распахивая полы, кладу ладони на бедра. Щелк. Выдвигаю вперед плечо. Щелк. Прижимаю к нему подбородок. Щелк. Загадочно улыбаюсь. Щелк. Опускаю взгляд. Щелк. Раскидывая руки, кружусь. Щелк. Щелк. Щелк. Замираю. Щелк. В сторону смотрю. Щелк. Приспускаю шубу с плеча. Щелк. Снова фокусируюсь на объективе. Щелк. Отправляю в камеру воздушный поцелуй. Щелк.

Фотограф из-за гневного припадка отца растерян не меньше гостей и остального персонала, но работу свою выполняет. Хотя, возможно, дело в надежде, что занятость спасет его от закручивающегося в зале трэша.

Не спасает.

— Ты, — рявкает папа, вцепляясь бедолаге в плечи. — Беги за ними!

— Пр-р-ро-остите… — выдавливает тот, заикаясь. Отец, естественно, пытается вытащить его из шока тряской. Изо всех сил старается, не замечая, что своими действиями еще сильнее туда загоняет. — Я… Я н-не м-могу-у!

— Алексей, — впрягается мама. — Оставь парня.

Оставляет. Так оставляет, что почти отшвыривает.

— Черт бы вас всех побрал! — горланит, вступая в рукопашную с воздухом. Матроны нашего славного «интеллигентного» рода только глазами лупают. Мужчины свои глаза прячут. А молодежь украдкой пересмеивается. — Вон! Все во-о-о-он! Праздник закончен!

Вот где кринж. Но папа, конечно, скажет, что это мы его позорим. Ему-то, в свете статуса и заслуг, что к нему привели, все простительно. Родня схавает, не подавится. Такой, мол, характер.

Хорошо, что Юни нет. Она эту семейку давно раскусила.

— Ну-ка сняла, — гаркает папа, направляясь ко мне. Фотограф, идиот, ей-Богу, поймав нас в локации для съемки, с перепугу возвращается к работе. Щелк. Щелк. — Сняла шубу, я сказал!