Все именно так, как я мечтала.
Но грудь сдавливает тоска.
Может, дело в смысле песни? «Devotion» группы Hurts поднимает какие-то неприятные чувства.
Я принимаю букеты, пакеты, коробки, конверты, сертификаты… Улыбаюсь. Потряхивая идеально уложенными волосами, смеюсь. И… Без конца проверяю греющийся в ладони телефон.
Пусто. Нечаев не пишет.
Да плевать!
Уф-ф… Боже…
Нет. Не плевать. Он ведь в курсе, что у меня день рождения! Мы вчера до полуночи мусолили эту тему. С моей подачи. Но все же… Неужели так трудно черкануть пару строк?!
Агния Филатова: Привет, Барбос.
Оскорбляя, убиваю сразу двух зайцев: обесцениваю сделанный в его сторону шаг и притупляю жалящий по этому поводу стыд.
Егор Нечаев: Ага, я занят.
«Ага…»
Опешив от неожиданного обращения, не сразу отмечаю безразличную гладкость его реакции и тот факт, что он футболит меня, прикрываясь какой-то занятостью.
Агния Филатова: Чем же?
Ничего не могу с собой поделать. Меня обижает его недоступность. Я, может, час настраивалась. Снизошла до его персоны. Да он при виде моего имени на дисплее должен все бросать! Моментально!
И потом…
Вдруг он зависает с какой-то девчонкой??? А я ни сном ни духом!
В своих домыслах я вижу крайне яркие картинки. Их просмотр не только в жар меня погружает, но и повышает общий уровень токсичности.
Господи… Спаси и сохрани… Спаси и сохрани раба твоего Егора Нечаева!
Я не могу ему не нравиться! Не могу освободить свой пьедестал! Не могу не занимать его мысли! Не могу! Не могу! Даже на чуть-чуть его отпустить не могу!!!
Агния Филатова: Объяснись.
После этого требования стоит точка, а не восклицательный знак, который так рвется. Но эта точка жирная, давящая и безапелляционная. Она расплывается, когда у меня от напряжения увлажняются глаза.
Егор Нечаев: С какого перепуга я тебе что-то должен?
Это ответ еще сильнее злит. Все тело так пылает, что кажется, вот-вот начнут плавиться цепочка и серьги.
Агния Филатова: Ну, раз не должен, то больше не приходи!
Агния Филатова: И вообще, не приближайся!
Агния Филатова: Даже не смотри!
Не знаю, какой именно реакции я жду, но точно не дурацкого смайла с вертушками вместо глаз. От ярости аж подкидывает. На эмоциях пишу полотно, в котором подчеркиваю, какой он подлец! Говорю, куда ему пойти и на кого в своей новой несчастливой жизни тратить свой ресурс! А еще в красках расписываю, как зашибезно все будет без него у меня!
И…
Осознав, сколько чувств вылила… Особенно местами… В ужасе стираю.
А затем блокирую чертового придурка. Пусть в тысячный раз. Пусть! Этот точно будет последним!
Закрываю балкон, через который он в последние месяцы почти каждый день приходил, и в психах падаю на кровать.
— Гад… — стону, задыхаясь и очень стараясь не плакать. — Испортил мне настроение… Прям перед днем рождения… — кусаю дрожащие губы. Тогда трясется все лицо. Мышцы прям дергает. — Сволочь!.. Как же я тебя ненавижу!
Колочу подушку, аж перья летят. А потом… В нее же плачу, вспоминая то, что и без перемотки перманентно бередит душу.
«…я уже от тебя устал…»
Устал он! Как бы не так!
О-о-о, фарисей!!!
Да, он заставил с ним убирать. Но перед этим дал теплый костюм, чтобы переодеться. И позже, когда я порезалась осколками лампочки, не оставил это без внимания. Лично мне палец забинтовал, хоть и видно было, что бурлит внутри, как вулкан.
Я тоже злилась. Потому что болело, как никогда.
Нет, не палец…
Душа.
Распадалась ведь на кусочки.
— Ты с ней не будешь… — прошипела, поймав испепеляющий взгляд Нечаева. — Никогда, понял? — Он молчал. Я, повышая голос, выходила из себя: — Понял?
— Уймись, — все, что подлец прохрипел.
«Уймись», «Успокойся», «Приди в себя»… Эти его приказы так раздражали! Я уже дергалась, стоило услышать подобное где-либо или прочитать в книге.
Он не мог от меня устать! Просто не мог!
Пусть, сдавая меня отцу с опозданием в час и в непонятной одежде, не щадил, но потом ведь, когда меня посадили под домашний арест, стал навещать.
— Балкон открыт. Не приглашенье ль это? Вхожу.
Вспоминаю выданную Нечаевым в первый такой визит дебильную несуразность с закосом под Шекспира. Меня тогда осыпало мурашками, будто песком. И каждая крупиночка дерущего кожу минерала вживилась под покров.
— Входить ли — вот вопрос. Ответ мой: нет. Не всяк сквозняк — приглашенье. Не нарывайся. Скройся, — пробормотала я, прослеживая нахальное вторжение взглядом, который от взаимодействия с Нечаевским вмиг начал трещать электричеством.
— Не нарываться? Поздно, — задвинул он с ухмылкой. А у меня, вопреки здравому смыслу, затрепетало сердце. Перед диалогом в подобном стиле просто невозможно было оставаться равнодушной. — Балкон открыт. Луна свидетель. А ей я верю больше, чем тебе.
Я проглотила свой язык, клянусь. Лишь поэтому молча позволила наглецу упасть на свободную половину кровати.
— Чем занимаешься? — спросил Нечаев так просто, словно мы с ним давние друзья, заглядывая при этом в учебник, который я силилась не уронить.
— Сам не видишь, что ли? — фыркнула я, приподнимая книжку и встряхивая ею. — Или читать не умеешь?
— Какая же ты злюка, мурчалка.
— Еще бы я доброй с тобой была! — гаркнула, неслабо шлепнув по его кривым губам. — По твоей вине на два месяца дома закрыта!
Нечаев дернулся, приподнялся и перехватил мое запястье своими гребаными пальцами.
— По моей вине? — выдавил, намереваясь приструнить сердитым взглядом. — Не ты ли наврала родакам, куда идешь? И не ты, конечно, торчала там до последнего!
— Из-за тебя торчала! Ты заставил меня убирать!
— Да, заставил. За собой! И да, помог тебе. Хотя не обязан! И да, даже если бы сразу отпустил, ты уже опаздывала!
— Еще как обязан! И не трись своей башкой о мои подушки!
Пока выдергивала из-под него одну за другой, он тупо ржал. А после просто пихнул себе под голову моего розового мишку.
— Зачем ты приперся?
— Чтобы у тебя в одиночестве совсем крыша не потекла.
С тех пор и зачастил.
Я читала ему Мураками, Несбе, Кафку, Брэдбери… И даже своего любимого Шекспира. Он помогал мне решать инженерную физику, на факультатив по которой я ходила второй год, а он — ни разу.
— Что за символ ты использовала? В этой формуле его нет. Ни в одном учебнике нет.
Я покраснела.
— Пф-ф… — фыркнула, сохраняя браваду. — Я его придумала.
У моего ненаглядного врага полезли глаза на лоб.
— В смысле «придумала»?
— «В смысле», «в смысле»!.. В прямом! Ввела и решила. Иначе оно не решается.
Нечаев загоготал, и мне пришлось стукнуть его ручкой по лбу.
— Тихо, дурак. Предков разбудишь.
Он прижал к губам кулак, но ржать не перестал.
— Филатова, физика — не фанфик. Законы не выдумывают. Нельзя пороть все, что вздумается.
— Я могу все, ясно? — обиделась я. — Придумывать что хочу — в том числе!
— Я тоже могу. Только вот незадача: за некоторые фантазии могут шизофрению вкатить.
В свете настольной лампы в темные глазах Егорыныча сыпало метеоритным дождем, но мне больше не хотелось его изучать.
— Может, я будущий Эйнштейн?!
— Тогда дай обоснования. Проведи эксперимент. Покажи, откуда эта закорючка взялась, и выведем закон Филатовой.
Я скривилась.
— За-ну-да!
— Перечеркивай.
