Не знал бы я наверняка, что узнала, поставил бы твердую пятерку, за актерское мастерство и умение держаться. Вот только я на тысячу процентов уверен в том, что узнала она меня, не так уж и пьяны мы были в ту ночь.

Если уж я опознал в этой бледной серой мыши в уродливых очках и с раздражающим меня до белого каления дебильным пучком на голове роковую красотку из клуба, то она-то и вовсе не могла не узнать во мне мужика, с которым провела ночь.

— Это еще что такое?

Наши гляделки прерывает пронзительный визг директрисы. Мне кажется, что от ее визга у меня в ушах вот-вот барабанные перепонки лопнут к чертовой матери.

— Марина Евгеньевна, я спрашиваю, что это такое?

Я просто инстинктивно перевожу взгляд на причину истеричного визга Воскресенской и на секунду столбенею, глядя на нечто… Шевелящееся и извивающееся.

— Черви, земляные, половозрелые! — четко и звонко рапортует Марина Евгеньевна, глядя не на свою непосредственную начальницу, которую, судя по бледности физиономии, вот-вот стукнет удар, а на медленно охреневающего меня.

В принципе я сам виноват, что решил прийти без предупреждения.

Сказать, что только что Мариша Евгеньевна меня урыла — значит ничего не сказать. Правда, сама пока этого не поняла.

Черви? Она серьезно притащила на урок червей?

Продолжая охреневать, я смотрю на мелкую училку, упрямо и сверляющую меня взглядом.

— Я боюсь спросить, что еще у вас тут половозрелого, Марина Евгеньевна?

Ну не мог я не задать этот вопрос, просто не простил бы себе. И глядя на то, как мгновенно вспыхивают щеки училки, как раскрываются шире ее большие карие глаза, испытываю неописуемое удовольствие.

— А вы не спрашивайте, и бояться не придется, — недолго подумав, отвечает Марина Евгеньевна, а я понимаю две вещи.

Первая — Санек был прав, и она слегка чокнутая, потому что нормальная бы червей в класс не притащила. Вторая — теперь эта чокнутая нравится мне еще больше.

Несколько секунд я просто с интересом ее рассматриваю, давя в себе желание сорвать с ее волос резинку.

Этот пучок станет причиной моих ночных кошмаров, если я увижу его еще хотя бы раз.

— Марина Евгеньевна, — внезапно напоминает о себе Воскресенская.

Я уже успел о ней забыть.

— Вы хоть понимаете, что это, — она пальцем указывает на парту, — уже ни в какие рамки, немедленно уберите отсюда это безобразие.

— Я думаю, не стоит быть столь категоричной, полагаю, у Марины Евгеньевны были причины принести сюда этих… — честное слово, даже мне, взрослому мужику не доставляет удовольствия лицезрение червей на партах, но, отчего-то, хочется понаблюдать за этим делом дальше, — давайте не будем мешать уроку.

— Но… — округлив глаза, директриса таращится на меня, как на психбольного.

Что, пожалуй, не так далеко от правды.

Я ведь только что одобрил придуманную этой чокнутой самодеятельность. У меня даже сомнения нет в том, что она таким образом спиногрызов проучить решила. Лучший способ привлечь внимание — сотворить что-то из ряда вон. Ей это бесспорно удалось.

— Так я могу продолжить урок, у нас времени больше не становится?

— Как знаете, Михаил Юрьевич, я буду у себя в кабинете, — сдается Воскресенская, — продолжайте, Марина Евгеньевна, — разрешает недовольно, бросает на беглянку уничтожительный взгляд и покидает класс.

Не дожидаясь позволения, я направляюсь к свободному месту в конце класса. Готов поспорить, что будь расстояние между нами поменьше, я бы услышал выдох облегчения.

— Так, на чем мы остановились, — покосившись на меня, она обращается к классу, — ах да, так вот, тело земляных червей разделено на сегменты, в зависимости от длины конкретной особи их число может достигать количества шестисот штук.

Пока Марина Евгеньевна вещает о червях, периодически бросая на меня взгляды и явно думая, что я не замечаю, я думаю о том, как долго еще смогу ломать комедию и на кой черт мне информация о сегментах на теле червя.

— Марина Евгеньвна, — мое внимание привлекает рыжий пацан впереди.

— Слушаю вас, Афанасьев.

— Марина Евгеньевна, а правда, что если разрезать червя пополам, у него дорастет вторая половина и будет два червя? — воодушевленно интересуется пацан.

— Не совсем, Гриш, у земляных червей действительно хорошая способность к регенерации, но все равно ограниченная. Если…

Дальше я уже не слушаю, просто зависаю на шевелящихся пухлых губах. Ладно, признаю, идея заявиться на урок была идиотской.

— Михаил Юрьевич, — я не сразу понимаю, что все внимание класса теперь обращено на меня.

— Ч… что?

— Я спрашиваю, не хотите ли вы поближе рассмотреть предмет нашего сегодняшнего урока. Вы можете присоединиться к ребятам.

Готов поклясться, моя озадаченность, вызванная ее внезапным обращением, доставляет ей удовольствие. Весьма смело для той, что упорно делает вид, будто видит меня в первый раз.

Мстит за смутивший ее вопрос?

— Нет, спасибо, мне и тут хорошо.

— Вы уверены? — продолжает свою маленькую месть, пока я остаюсь центром внимания всего класса.

Перевожу взгляд на соседний ряд, Саня, закрыв лицо ладонь, откровенно ржет.

— Уверен, да и зачем лишний раз создавать неудобства ученикам, я так понимаю, у вас как в аптеке, все по счету? Или где-то затерялся еще один экземпляр для меня? — чувствую себя придурком, зачем-то себя закапывающим.

Кто ее знает, может у нее и затерялся.

— Увы, — она пожимает плечами, — у нас их всего двадцать четыре, в следующий раз вы заранее нас оповестите о желании присутствовать и я для вас приберегу экземпляр.

— А будет и следующий раз?

— А вы против? — расплывается в торжествующей улыбке.

— Нет, вы знаете, я очень даже “за” следующий раз, одного урока маловато, уж очень интересно вы рассказываете, — откидываюсь на спинку стула, усмехаюсь в ответ, — я вообще считаю, что глубокое погружение… кхм, в материал, очень важно.

Даже на расстоянии я вижу, как размыкаются в удивлении ее губки.

Там где ты училась, девочка, я преподавал.

Я чувствую, как лицо заливается краской и щеки начинают полыхать от смущения. Он в самом деле это произнес, да? Вслух?

Мне не показалось?

Наверное, я слишком долго молчу, судорожно пытаясь взять себя в руки, и даже ощущаю, как потеют ладони, как сбивается дыхание и неистово колотится сердце в груди.

В упор смотрю на ухмыляющегося, довольного собой Бурова, и кажется, мое молчание тянется целую вечность.

Что это? Просто игра слов? Совпадение? Или вполне себе откровенный намек?

Неужели все-таки узнал?

Ну и кто меня, спрашивается, за язык тянул? Зачем нужно было его дразнить? Почему нельзя было просто дождаться окончания урока, сделав вид, что меня совсем не заботит его присутствие.

Откуда это абсолютно инфантильное желание подергать хищника за усы? Подергала?

И что теперь? Гадать узнал или нет до конца урока?

Понимаю, что молчание слишком затянулось. Ученики тем временем устремляют на меня полные недоумения взгляды.

Беру себя в руки, улыбаюсь этому медведю, будь он неладен, и произношу твердо:

— Мы будем только рады вашему присутствию, да дети?

Мои семиклашки, к счастью, утвердительно кивают, а я, продолжая таращиться на Бурова и дебильно улыбаться, думаю о том, что ни черта мне его присутствие радости не доставит.

— Я в этом даже не сомневался, — продолжая все так же самоуверенно ухмыляться, этот гад еще и руки на груди скрещивает.

Мол, уделал я тебя, Марина Евгеньевна.

Нет, надо признать, действительно уделал. В принципе я сама виновата, не надо было провоцировать, но очень хотелось. С того самого момента, как разглядела легкой степени отвращение на его лице.

— Так, ребята, — решаю не продолжать провоцировать Бурова на дальнейшие откровения и возвращаюсь к непосредственной теме урока, — давайте сейчас быстренько рассмотрим наших подопечных и положим их в ванночки с землей. Внимательно рассмотрите поясок вокруг тела, его вы обнаружите не у каждой особи, а только у половозрелых, готовых к размножению. Земляные черви являются гермафродитами. Кто может объяснить, что это значит?