Память услужливо подкидывает воспоминания о прошедших днях, университетских увлечениях и вот таких вот вылазках с группой раз в месяц.

А потом случились знакомство с Вадимом, брак, убивший во мне все стремления и интересы, оставивший за бортом друзей и целую жизнь, развод, знатно потрепавший нервы и какое-то совершенно бесцельное существование. Эдакий день сурка, длившийся почти три года.

— Марина Евгеньевна, — чувствую, как меня дергают за руку.

— А? Что? Прости, я засмотрелась.

— Ага, вот тут срежем, через лес, там тропинка прямо к базе.

— Как скажешь, — пожимаю плечами и иду вслед за своим проводником.

Поднимаю голову, устремляю взгляд в серо-бурое осеннее небо и чувствую, как медленно на меня накатывает умиротворение. Пожалуй, я была бы совсем не против остаться тут подольше.

— Ой…

Сашка как-то очень резко тормозит и, не сориентировавшись своевременно, я буквально влетаю в его спину, благо, мне удается удержать равновесие.

— Ты чего?

— Там это… — слышу, как он шумно сглатывает, вытаращив глаза на причину резкой остановки.

До слуха доносится повизгивание переходящее в нечто, напоминающее рычание, и я с ужасом наблюдаю приближение к нам источника этих странных звуков.

— Отойди назад.

Хватаю Сашку за плечо и резко завожу его за спину.

— Не шевелись, — шепчу, чувствуя, как меня саму начинает потряхивать.

Довольно крупный медвежонок, забавно передвигая лапками и покачиваясь, неминуем сокращает разделяющее нас расстояние.

— Он маленький, — тихо замечает Сашка, — потерялся может?

— Угу, — мычу, — сомневаюсь, и вообще, ты почему не сказал, что тут медведи водятся.

Я тоже хороша, могла бы и догадаться. Хотя… С чего бы?

— Так их тут и не было никогда, — шепчет Саня.

— А это тогда что? — цежу сквозь зубы.

— Может мы его обойдем? — не слишком уверенно подает идею Саша.

— Это вряд ли, они в это время уже засыпать должны, а раз он тут, значит…

— Что?

— Где-то поблизости бродит и мамка, причем скорее всего злая и голодная, так Саш, давай-ка назад, не хватало нам…

Договорить я не успеваю, тишину разрывает утробный звериный рев.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, кому он принадлежит и насколько плачевны наши с Саней дела.

Не будь я на двести процентов уверена в реальности происходящего, решила бы, что это сон.

Дурацкий, страшный сон!

Нарваться на медведей, настоящих живых гребанных медведей — это не просто идиотская ситуация, а абсолютное фиаско.

Что там Саня сказал? Их тут и не было?

Отлично!

А это тогда что такое?

Закрыв собой ребенка, я с ужасом смотрю на медвежонка, неуклюже усевшегося посреди тропы, и приближающуюся к нему, не малых размеров мамашу.

Огромная бурая медведица тяжелой походкой неменуемо сокращает расстояние.

— Главное, не делай резких движений, — произношу шепотом, очень надеясь, что Саша меня расслышал.

Впрочем, он не дурак, и наверняка само понимает, какими последствиями грозит даже одно единственное неверное движение.

Медведица тем временем настигает своего потеряшку, осторожно обхватывает его лапой и лижет мохнатую макушку.

Все это было бы очень мило, находись эти двое за ограждением.

Взглядом окидываю местность, тщетно пытаясь оценить обстановку и прикинуть наши с Сашей шансы на выживание, но как ни стараюсь отыскать хоть один позитивный вариант развития событий, ничего не нахожу.

Одно неловкое движение — и нам конец.

Понимаю, что паника сейчас мой худший из врагов, но ничего не могу с собой поделать. Сердце в груди грохочет, как с цепи сорвавшейся, по спине, вдоль позвоночника, скатывается холодная капелька пота, на лбу выступает испарина.

И единственное, что сейчас удерживает меня от глубокого обморока — это присутствие Сашки.

Знаю, что его необходимо защитить, но не имею ни малейшего представления о том, как это сделать.

Как бы там ни было, а ко встрече с голодным диким медведем, к тому же защищающим свое потомство, меня, мать вашу, жизнь не готовила.

Отдохнули, блин, на природе.

И когда я только успела так накосячить в жизни, что она с таким изощрённым удовольствием на мне отыгрывается.

— Марина Евгеньевна, — за спиной раздается очень тихий шепот Сани, — они, кажется, нас не видят, может дернем, потихоньку?

— Они нас прекрасно чуют, шевельнемся резко, и станем очевидной угрозой.

— И что делать?

— Не имею ни малейшего понятия, — признаюсь честно.

Раньше мне не приходилось оказываться в подобных ситуациях. И, может, где-то на факультативах по технике безопасности случайные встречи с крупными хищниками и разбирались, но сейчас я просто не в состоянии трезво мыслить.

Не каждый день встречаешься с медведем!

Я не знаю, как долго мы стоим, не двигаясь, но оставаться в одном положении с каждой секундой становится все сложнее. И если мне, взрослой женщине, с трудом дается это испытание, то что говорить о тринадцатилетнем подростке.

Долго мы так не продержимся, к тому же на дворе далеко не лето, если не медведь нас добьет, то погода.

— Слушай меня, Саш, медленно и очень тихо делаешь по одному шагу назад, ты меня понял? Очень медленно. Без резких движений.

— Понял.

Пару секунд нам удается двигаться, не привлекая особого внимания медведицы, пока тишину не нарушает смачный хруст сухой ветки под подошвой Сашки.

Кажется, замираем мы синхронно, осознавая, что ничего хорошего этот хруст не предвещает.

Огромная мохнатая морда поворачивается в нашу сторону, и я буквально чувствую, как в легкие прекращает поступать воздух.

Внутри все холодеет, когда животина разворачивается всем корпусом и, не отрывая от нас своих чернющих глаз, медленно и с какой-то особенной звериной грацией начинает наступать, угрожающе издавая медвежий рев и демонстрируя длинные острые клыки в распахнутой пасти.

Я слышу, как шумно и прерывисто позади дышит Сашка, как грохочет мое собственное сердце.

— Главное не делай резких движений, — напоминаю Сане.

Так просто не бывает, у меня только жизнь начала налаживаться, у Саньки она и вовсе — вся впереди, и перспектива быть разорванными на части вовсе не предел мечтаний.

Наверное, именно в такие вот неожиданные, совершенно абсурдные моменты, балансируя на грани жизни и смерти, при этом находясь в полном сознании, начинаешь понимать, насколько хочется жить.

И все остальное уже кажется таким незначительным.

У меня перед глазами вся жизнь пролетает, с самого детства по сей день. Словно в калейдоскопе проносятся картинки из прошлого. Плохое и хорошее.

И все это медленно сливается в одно большое бурое пятно.

Не то чтобы мне удается смириться, нет, напротив, все нутро протестует против такого вот такой бесславной участи, но как бы там ни было, я хорошо понимаю, что если не случится чудо, то хотя бы одному из нас нужно добраться до базы в целости и позвать на помощь.

Тут вроде уже недалеко.

Мне просто надо привлечь внимание медведицы. Каким-то образом сосредоточить его на себе.

Черт.

— Саш, я сейчас попробую ее отвлечь, а ты потихоньку…

— Нет, — я даже договорить не успеваю, — даже не думайте, я никуда не пойду, мы вместе.

— Саша…

То ли наше перешептывание, то ли какие-то иные причины, но что-то заставляет до сих пор спокойную медведицу встревожиться.

— На землю, медленно опустись на землю и не шевелись, — приказываю, понимая, что уйти уже не получится.

Не вижу, но чувствую, как Сашка делает то, о чем я попросила. Сама продолжаю стоять, из последних сил сохраняя остатки спокойствия и надежды на то, что зверь все-таки не кинется.

Дальше происходящее напоминает замедленные кадры из фильмов. Издав очередной предупреждающий рык, медведица встает на задние лапы, что, в общем-то, неплохой знак, не будь рядом ее детеныша, которого она непременно будет защищать, а следом раздается приглушенный хлопок. Истошный рев проносится по лесу, сопровождаемый чередой хлопков.