— Очень приятно, — все так же сдержанно произносит Марина Евгеньевна.

— Боюсь, не могу сказать, что это взаимно, — блондинка демонстративно откидывает назад волосы, при этом нервно тряхнув головой. — Я думаю, не у меня одной к вам вопросы, Марина Евгеньевна.

— Я слушаю, — не тушуясь.

— Уверена, здесь почти все хотели бы знать, — слегка повысив голос, явно пытается заручиться поддержкой остальных, — на каком основании у наших детей всего за один урок появилось семь двоек, а впоследствии их число только возросло, — продолжает все более напористо, с хорошо различимой претензией.

— Все очень просто, на основании отсутствия у них даже базовых знаний.

— Что простите? — растерявшись, уточняет блондинка, пока я прокручиваю в голове ее фамилию.

— Думаю, Марина Евгеньевна имела в виду, — в разговор пытается вклиниться Воскресенская.

— Марина Евгеньевна имела в виду именно то, что сказала, — довольно резко перебивает ее Мариша, чем вызывает во мне какое-то чувство гордости, что ли.

— Позвольте, — мужик за второй партой среднего ряда подает голос, — но как всего за один урок вы успели оценить их знания сразу на семь двоек?

— Объясняю, я дала им небольшой тест, который они с треском провалили, так что поверьте, двойки вполне заслуженные, но у них есть возможность их исправить, а в том, что они ею не пользуются, увы, моей вины нет.

— Но послушайте, — продолжает мужик, — ведь раньше у них не было подобных проблем, может, проблема не в них?

— Очень удобно перекладывать ответственность, но боюсь в сложившейся ситуации эта тактика не самая правильная.

— Вы хотите сказать, что это мы виноваты? — несколько истерично восклицает Данилова.

— Отчасти, — кивает Марина, — думаю, я не должна объяснять, что выполнение домашнего задания обязательно.

— Позвольте, Марина Евгеньевна, но у нас физико-математический класс, а не кружок биологии, вместо того, чтобы готовиться к олимпиадам, дети вынуждены учить пестики и тычинки в таком объеме, что не остается времени на основные предметы.

— Пестики и тычинки — это программа пятого и шестого класса, ботаника, — уверено парирует Марина, поправив очки, — впрочем, вот ответ на ваши вопросы.

— Что простите?

— Вы даже не в курсе, что именно проходят ваши дети в седьмом классе, я вас удивлю, но сейчас у нас в программе зоология.

— Марина Евгеньевна, что вы нам голову морочите? Вы хоть понимаете, насколько серьезны последствия ваших действий? В декабре районная олимпиада по математике, среди…

— Позвольте, я вас перебью. Я не морочу вам голову, и, боюсь вас огорчить, но последствия вашего абсолютного нежелания принимать реальность, в которой существуют не только математика и физика, приведет к куда более серьезным последствиям, нежели провал на олимпиаде.

— Марина Евгеньевна! — вмешивается Воскресенская. — Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете…

— Нет, Анна Николаевна, я преуменьшаю. Сегодня ребенку сложно прочесть один параграф, потому что есть предметы поважнее, а завтра мы всерьез будем удивляться абсолютной уверенности детей в том, что Африка — это страна, Муму — корова, Онегин — великий русский писатель, а будущий пол ребенка зависит от количества съеденных родителями лимонов!

На этой ноте мое терпение заканчивается и я начинаю откровенно ржать.

Приступ хохота, который я неспособен остановить, привлекает внимание со стороны присутствующих.

— Простите, вы находите в происходящем что-то смешное? — не скрывая претензии, ко мне обращается женщина лет сорока.

Холеная такая, с прической из салона, кричащим маникюром и ярко-алой помадой на губах.

Мой хохот перерастает в кашель.

Выставив перед собой ладонь, второй прикрываю рот и, откашлявшись, произношу:

— Прошу прощения, нисколько, — выдавливаю из себя, давясь смехом и кашлем.

— Нет позвольте, — все больше распаляется дамочка, — может я чего не понимаю и у вашего ребенка ситуация другая? Вас не смущает сложившаяся ситуация?

Я смотрю на женщину, усмехаюсь, перевожу взгляд на Марину. Напуганной или хотя бы несколько смущенной она не выглядит, напротив, уверенность в собственной правоте ясно отражается на лице.

— Отнюдь, — откидываясь на спинку стула, — более того, я согласен с Мариной Евгеньевной.

— Что простите?

— Прощаю.

— А вы, собственно, кто? Я вас раньше не видела.

— Буров моя фамилия, — улыбаюсь в ответ и с удовольствием наблюдаю, как меняется выражение лиц присутствующих.

— Ну слушайте, вас что, и правда ничего не смущает?

— Меня? — нарочито удивляюсь. — Нет. А должно?

— Целый ряд двоек по биологии?

— Там еще литература и география, кажется, и нет, не смущает, учителю виднее.

— Вы сейчас серьезно?

— Вполне, — пожимаю плечами, — в моем детстве меня не спрашивали, нужна мне биология или нет, учили все, и ничего, живы, дебилами не стали, — смотрю на теперь уже удивленную Марину Евгеньевну, — с “Муму” я, кстати, тоже знаком.

— Рада за вас, Михаил Юрьевич.

Подмигиваю ей, чем, конечно, вгоняю в краску, но она быстро справляется со своим смущением.

— Давайте продолжим, — она обращается вроде ко всем, но смотрит совершенно точно на меня.

Облизывает губы и, улыбнувшись, едва заметно кивает.

Полагаю, это, надо понимать, ее спасибо.

Марина

В целом собрание проходит лучше, чем я ожидала. Да, с претензиями к моему подходу, ожидаемыми вопросами, отчасти, обвинениями, но без истерик, угроз и криков.

Все это не может не радовать.

Мне, конечно, приходится отстаивать свою позицию, но это оказывается легче, чем я предполагала.

Даже присутствие Воскресенской уже не напрягает.

Она, конечно, сейчас мною не очень довольна, в каком-то смысле я ее даже подставила, но ведь я предупреждала.

И потом, на место классного руководителя семиклашек я не напрашивалась.

Так что, как говорится, получите и распишитесь.

Несколько раз я украдкой бросаю взгляды на Бурова, впрочем, он их, конечно, замечает, потому что на протяжении всего собрания не сводит с меня глаз.

Буквально пялится, не стесняясь, и ухмыляется.

Но надо признать, за поддержку я ему благодарна. От кого я ее не ждала, так это от него.

Скорее ожидала, что воспользуется ситуацией и обязательно постебется. Отомстит.

Возмущенные родители моих учеников довольно быстро успокаиваются и оставшуюся часть времени мы общаемся в спокойной обстановке.

Сходимся на том, что ребята исправят оценки, а я не буду требовать больше, чем того требует школьная программа.

О том, что я и не требовала ничего сверх, предпочитаю промолчать.

В конце концов не ради конфликтов я все это затевала.

— Марина Евгеньевна, у меня к вам еще вопрос, — мама Афанасьева.

Ее я сразу запомнила. Огненно-рыжие волосы и ярко-зеленые глаза непременно привлекают внимание.

Рыжик наш, значит, в маму.

— Слушаю вас, — улыбаюсь женщине.

— Скажите, пожалуйста, это правда, что на урок вы принесли червей?

— Правда.

— А с какой целью?

— С целью подать материал максимально интересно.

— Но позвольте, черви, вам не кажется, что это слегка… слишком?

— Нисколько, — вру, не моргнув глазом, — моя задача привлечь внимание учеников к предмету, методы у меня не совсем стандартные, но они работают.

— Да уж, сын мне все уши по телефону прожужжал, — она старается, но не сдерживает улыбку. — И что же, на следующий урок вы их снова принесете.

— Нет, на следующем мы обойдемся без них.

— Сын еще что-то про улиток говорил, — не слишком уверено добавляет женщина. — Вы и их собираетесь, эмм… задействовать на уроках?

— Да, Марина Евгеньевна, посвятите нас в свои планы, улитки будут?

Еще несколько минут назад я даже испытывала чувство благодарности по отношению к Бурову. К счастью, теперь вот попустило.

Бросаю на него уничтожительный взгляд, а он ухмыляется.