Все это слишком пошло, слишком откровенно и в то же время — горячо. Настолько обжигающе горячо, что я, будто в трансе слежу за действиями Бурова.

Одним легким прикосновением пальцев он вырывает из моей груди жалобный стон и я тут же прикусываю губу, чувствуя, как разливается краска по лицу.

А он смотрит своим пожирающим взглядом, и на губах его играет все та же порочная улыбка.

— Миш… — последняя и, пожалуй, единственная попытка его остановить.

В ответ Буров только усмехается, шире разводит мои бедра и делает то, чего со мной никто и никогда не делал.

Никто и никогда!

Вадим был не против оральных ласк, но только в одностороннем порядке, а единственная попытка, на которую я решилась, ведомая его настойчивостью, отбила даже малейшее желание повторить когда-либо этот унизительный процесс.

Господи, и зачем я только вспомнила о бывшем муже. В такой момент, серьезно?

— Расслабься, Мариш, — сквозь туман самобичевания пробивается хриплый голос Миши.

Видимо, мое напряжение не осталось незамеченным.

— Расслабься, — повторяет и я подчиняюсь.

Не умею я ему сопротивляться, с той первой, безумной ночи по сей день. Тело, будто чужое откликается на ласку.

Прикусив нижнюю губу, едва ли не до крови, я сначала сдерживаю рвущиеся наружу стоны, но вскоре сдаюсь и, окончаетельно капитулировав, откидываюсь на матрац и ртдаюсь ощущениям.

— Умничка, — слышу его голос, сквозь затуманенное сознание.

Не бывает, ведь просто не бывает так хорошо.

Я больше не пытаюсь глушить стоны, они эхом ударяются о стену.

Понимаю, насколько это, должно быть, бесстыдно выглядит со стороны, но, черт возьми, как же нереально хорошо чувствовать движения скользящего между складочками языка.

Лишь на секунду осмелев, я чуть приподнимаюсь, локтями упираюсь в матрац, в этот же момент Буров на мгновение отрывается от своего занятия и, клянусь, в его взгляде я читаю абсолютный восторг. Ему нравится, в самом деле это нравится.

И как бы мне ни хотелось, как бы я ни старалась, но не сравнивать этот восторг в глазах Миши с неприкрытым отвращением во взгляде бывшего мужа после моего несмелого намека, я не в состоянии.

— Я говорил, что ты охренеть какая красивая? — и снова эта порочная улыбка, и взгляд обещающий исполнить самые неприличные, потаенные желания.

— Иди ко мне, — лишь спустя секунду я осознаю, что эти слова принадлежат мне.

Он не спешит выполнять мою просьбу, пальцами поглаживает бедра, поднимаясь выше, дразня, снова и снова.

И я уже готова одновременно умолять и проклинать. Умолять продолжить и проклинать за то, что медлит, доводя меня до безумия.

— Миша…

Слышу бряцание пряжки и шорох, а в следующее мгновение чувствую, как под весом этого невыносимо притягательного медведя прогибается матрац.

— Наконец-то я дорвался, — шепчет у моих губ и даже в его шепоте я слышу улыбку.

Гад! Ну гад же! И я даже собираюсь возмутиться, но не успеваю. Один мощный толчок выбивает воздух из легких, с протяжным стоном я пальцами впиваюсь в медвежьи плечи, ощущая, как напрягаются под ними мышцы.

— Охренеть… — замирает, — Мариш, не надо так, иначе все закончится очень быстро.

— Что? — облизываю сухие губы.

— Сжимать меня так, я же кончу не начав, — посмеивается, при этом явно сдерживаясь.

Я в ответ только тянусь к его губам, потому что в очередной раз меня одолевает легкое смущение. Не могу я оставаться спокойной, когда он смотрит на меня так, будто сожрать готов.

Он делает еще один толчок, медленно скользит внутри меня, словно дразня, вынуждая просить еще… больше.

В прошлый раз все было иначе, было страстно, грубо, по-животному. Он просто брал меня так, как ему того хотелось, заставляя кричать, царапать простыни и вгрызаться зубами в подушку, а сейчас… Сейчас он как-будто сдерживается намеренно.

Воспоминания о той первой и единственной, наполненной похотью ночи, лишают меня контроля над собственным телом и, двинувшись вперед, я сама насаживаюсь на его весьма внушительное достоинство.

— Мариша… — предостерегающе, — я вообще-то нежным быть пытаюсь, ну чего ты творишь, — утыкается мне в шею, смеется.

— Не надо, я хочу… хочу, как тогда…

Наверное, для него это становится последней каплей. Выругавшись, он, кажется, слетает с тормозов, потому что больше ни о какой нежности даже речи не идет.

Только животная похоть и грубые толчки, отзывающиеся сладкими судорогами в моем теле. Все, что я могу — обвить его руками и ногами, и отдаться этой совершенно сумасшедшей, дикой страсти. Двигаться навстречу и оглушительно стонать в ответ на каждый жесткий толчок.

— Миша…

Ногтями впиваюсь в его шею, шепчу что-то неразборчивое, извиваясь под его тяжелым горячим телом, чувствую, как в животе разгорается пожар и прежде, чем во мне взрывается ядерная бомба, я ловлю себя на мысли о том, что совершаю огромную ошибку.

Разрушительная волна оргазма накрывает меня с головой, тело судорожно потряхивает от болезненно-сладкого разряда тока и лишь когда последние отголоски лихорадочной дрожи наконец затихают, я понимаю, что Буров кончил почти одновременно со мной.

Отдышавшись, упираясь ладонями в матрац, все еще находясь во мне, он нависает сверху и виновато смотрит мне прямо в глаза.

Мы оба понимаем, что произошло.

— Мариш, — первым нарушает тишину и выходит из меня, заваливаясь чуть в сторону.

Я в ответ на раскаяние в его взгляде только упираюсь ладонями ему в плечи и качаю головой.

Делаю попытку выбраться, Миша позволяет.

Только теперь замечаю, что халат все еще на мне, свешиваю ноги с кровати и встаю. Запахивая полы халата, сжимаю пальцы на поясе и сжимаю челюсти. К горлу подкатывает противный ком.

— Марин… — за спиной скрипит кровать.

Буров встает, подходит ко мне, я просто интуитивно это понимаю.

— Прости, — хватает меня за плечи, разворачивает лицом к себе, — Марин, мне башню снесло, я… да, блин, — вздыхает.

— Миш…

— Я… послушай, — заглядывает мне в глаза, а у меня в сердце в груди больно сжимается, — я облажался, но….черт, Марин, если вдруг получится…

— Не получится, не переживай, — усмехаюсь, глядя на растерянность на его лице.

— Да бля, — ругается, — че ж так сложно-то.

Я молчу.

— Марин, да не переживаю я, наоборот… — замолкает ненадолго, будто только теперь окончательно осознав смысл моих слов, — подожди, не понял, ты сейчас про таблетки, что ли? Марин, может, не надо? В смысле, да что ж такое, я хочу сказать, что…

Он что, пытается сейчас уговорить меня… Ну нет, ну не может же он всерьез хотеть…

Меня это внезапное понимание бьет под дых с такой безудержной силой, что я невольно хватаюсь за живот.

— Марин, ты чего? — готова поклясться, я слышу в его голосе страх.

Поднимаю на него глаза и, как ни стараюсь сдержать слезы, с треском проваливаю попытку.

— Не будет ничего, — шепчу, глядя перед собой и видя пустоту.

— В смысле? Марин…

— Я не могу больше иметь детей.

— Больше?

— Один выкидыш и одна замершая беременность, с последствиями. По словам врачей, ребенка, я смогу зачать и выносить разве что чудом…

Михаил

До меня не сразу доходит смысл сказанных ею слов, и пока я анализирую полученную информацию, Марина выскальзывает из моих рук.

“Я больше не могу иметь детей… выкидыш… беременность”.

Тряхнув головой, собираю в кучу мысли и понимаю, что в комнате я остался один.

— Марин, — выхожу за ней.

Она уже успевает скользнуть в ванную и практически захлопнуть дверь перед самым моим носом. В последний момент я выставляю перед собой ладонь.

— Марин, — толкаю дверь, вхожу в ванную.

Марина помешать не пытается, только вздыхает и, покачав головой, отводит взгляд.

— Не надо, Миш, — выдает приглушенно, — я хочу принять душ, все нормально, давай просто забудем об этой… ситуации, — на последнем слове она заметно запинается.