Сволочь!

— Слизни. Будут слизни, я вам уже говорила сегодня. Запамятовали?

— Нет, думал вы пошутили.

— Я никогд не шучу такими вещами, Михаил Юрьевич.

— Я учту.

— Будьте добры.

— Марина Евгеньевна, вы с ума сошли, какие еще слизни?

Надо же, а я уже успела забыть о Воскресенской.

Директриса смотрит на меня, как на умалишенную и, наверное, уже жалеет о своем решении.

— Нет, я вполне здорова, у меня и справка есть, я ее при приеме на работу предоставляла.

И не важно, что это было два года назад.

— А что вас смущает? — понимаю, что меня несет и надо бы притормозить, потому что я просто поддалась на провокацию этого гада косолапого. — Никакой опасности эти моллюски для учеников не представляют. И потом, пока это только планы.

“Но я их обязательно реализую”.

Последнее вслух, конечно, не произношу. Все-таки инстинкт самосохранения у меня не совсем атрофирован.

— Я думаю, на этом мы можем закончить?

Клянусь, в течение всего собрания мечтала произнести эту фразу.

Родители моих учеников, кажется, уже тоже порядком от меня устали, потому никто не возражает.

— Марина Евгеньевна, вы вообще в своем уме?

Пока мамы и папы покидают кабинет, Воскресенская, схватив меня за локоть, буквально оттаскивает к окну.

— А что такое?

— Если будут жалобы, Марина, пеняй на себя, увольнением по собственному не отделаешься, — шипит начальница.

— Не будет, если бы хотели, тут бы пожаловались, они даже не просили меня уволить или заменить, — пожимаю плечами и расплываюсь в приторной улыбке.

Воскресенская поджимает губы, шумно вздыхает и, одарив меня испепеляющим взглядом, разворачивается и быстро покидает кабинет.

Я уже успеваю выдохнуть, когда в помещении вдруг раздаются хлопки.

Да чтоб тебя понос пробрал!

Буров встает со своего места, продолжая хлопать.

— Браво, Марина Евгеньевна.

— Почему вы еще здесь? — спрашиваю, отступая к своему столу.

— Потому что вы от меня сбежали, а я намерен закончить начатое.

Он как-то слишком быстро преодолевает разделяющее нас расстояние, а я поздно понимаю, что отступать надо было к двери, а не к столу.

— Вы с ума сошли?

— Нет, я тоже здоров, правда, справки нет, но вы же мне и так поверите?

Подходит совсем близко, беспрепятственно кладет свои ручища на мою талию.

— Я вам не советую, Михаил Юрьевич, у меня коленка может дрогнуть.

Его моя нелепая угроза, естественно, не пугает. Он только хмыкает и буквально вдавливает меня в себя.

— Ох, Мариша, твои коленки обязательно будут дрожать, в этом я даже не сомневаюсь, более того, я тебе это обещаю.

Совершенно бессовестно он скользит носом по моей щеке, двигается к виску и оставляет на нем поцелую, а я, почему-то, теряю способность двигаться. Нет, это не какой-нибудь панический ступор, страха я не испытываю, просто двигаться не могу…

— И, блин, Марин Евгеньевна, ну этот твой пучок реально стремный, — шепчет и снова стаскивает с моих волос резинку. — Красивая такая.

— Отпустите меня.

— Щас прям, ага, бегу и падаю уже. И прекращай мне выкать, ты же меня голым видела.

— А вы прекращайте мне тыкать! И ничего особенного я там не видела, — ох язык мой враг мой.

Ну нельзя же так с мужиком о его, блин, достоинствах. Тем более с большим, сильным и опасным мужиком, который тебя по стене размазать может.

— Язва.

Вопреки моим опасениям, мне не прилетает. Он только усмехается, потом резко подхватывает на руки и сажает на стол.

Дежавю, блин!

— Охрененно на столе смотришься, Мариш.

— Да ты… ты…

Договорить я не успеваю, он мне рот затыкает. Самым варварским способом. А я его не отталкиваю, нет, наоборот, отвечаю зачем-то. Позволяю ему себя целовать, как еще недавно в туалете. Знаю, что неправильно это и надо остановиться, но почему-то медлю.

Меня от следующего неверного шага только телефонный звонок спасает.

Буров расслабляется от неожиданности, а я, воспользовавшись моментом, его отталкиваю.

Хватаю с края стола телефон и, не глядя, отвечаю на звонок.

— Ал… Алло, — задыхаясь, произношу в трубку, и стараюсь не обращать внимания на Бурова, снова притянувшего меня к себе и теперь бессовестно целующего мою шею.

— Ты чего так дышишь?

— Костик, ты?

Я чувствую, как сильнее сжимаются ладони на моих бедрах.

— Нет, блин, дед мороз.

— Что… что-то случилось?

— Ничего не случилось, просто освободился раньше, чем предполагал, хотел тебя поужинать пригласить, заодно друзей наших заберу, они, кстати, живы?

— Угу, — мычу, когда губы Бурова снова накрывают мои.

— Что угу, поужинаем?

— Да перестань, — толкаю этого медведя в грудь.

— Что перестать? — озадаченно спрашивает Костик.

— Ничего, это я не тебе. Да, давай поужинаем, сможешь заехать за мной в школу?

— Как раз хотел предложить, буду у тебя минут через десять.

— Ага, давай, — сбрасываю звонок и откладываю телефон.

— Ужин, значит? И кто у нас Котик?

Продолжая удерживать меня за бедра, Буров только сильнее вклинивается между ног.

— Не твое дело, — дергаюсь, желая уже вырваться.

— Мое, Мариш, я, знаешь ли, делиться не привык.

— А мною и не надо делиться, я не твоя собственность.

— Не собственность, согласен, — он кивает, смотрит на меня серьезно, прямо в глаза, — но моя, по крайней мере будешь, рано или поздно.

— А ты не слишком много на себя берешь? — у меня от его наглости все внутри бурлит, так и хочется слегка подправить смазливую морду и стереть с нее эту твердую уверенность.

— Я беру ровно столько, сколько могу унести.

— Мне идти надо, меня ждут.

Я снова предпринимаю попытку вырваться и слезть со стола, и снова тщетно.

— У тебя еще десять минут есть, мы не закончили.

— Маловато будет, тебе не кажется?

— Мне хватит.

— Что, настолько все быстро? — опять на те же грабли.

— Так главное же качество, Мариш, качество.

— А если я тебе сейчас лицо расцарапаю? — ее шепот напоминает кошачье шипение.

— В принципе, я ничего не имею против, только давай не лицо, это у меня, так сказать, рабочая сторона.

Улыбаюсь ей, а она смотрит на меня так, что я начинаю всерьез опасаться за свою физиономию.

В принципе, исходя из того, что я уже успел понять, эта женщина способна на все.

Например, привести в действие свою угрозу.

— Хватит, пусти меня.

Она пытается вырваться, а я только сильнее прижимаю ее к себе.

Когда в последний раз я испытывал такое удовольствие от простых объятий?

Вообще, вот сейчас я себя каким-то подростком несмышленым чувствую.

Веду себя, наверное, так же. И ничерта не могу с этим поделать.

В мыслях только одно слово: “хочу”.

Знаю, что не время и не место, и только поэтому все еще держу себя в руках.

Ужин, значит, с Костиком, каким-то.

И что еще за Костик? Почему я до сих пор ничего о нем не знаю? Не знаю, а должен знать.

Впрочем, вряд ли с этим Костиком что-то серьезное имеется, иначе я бы знал. По крайней мере не было бы той ночи. Наверное.

Это я что, сейчас самого себя успокаиваю, получается?

Ей-богу, как подросток. Не мальчик ведь уже давно.

Смотрю на Марину, она не двигается совсем, только дышит прерывисто и с меня взгляда злющего не сводит.

— Не злись, Марина Евгеньевна, морщины появятся раньше времени, оно тебе надо?

Не знаю, в какой момент я теряю контроль над ситуацией, но Марина очень четко улавливает его улавливает.

Отталкивает меня и соскакивает со стола, поправляет юбку и даже делает шаг, но что-то идет не так. Пошатнувшись, подворачивает ногу и теряет равновесие.

Вскрикнув, пытается схватиться за край стола.

Ловлю ее снова в свои объятия, прижимаю к себе спиной, носом зарываясь в пахнущие фруктами волосы.

Приятно, черт возьми.