— Ну все-все, — он резко прекращает мои тщетные попытки нанести ему хоть сколько-нибудь значимый удар, притягивает к себе и обнимает, обездвиживая.

— Зачем ты… — всхлипываю.

— Успокойся, слышишь? — шепчет мне куда-то в макушку. — Затем, что этот разговор тебе явно не нравился, я избавил тебя от необходимости его продолжать.

— Да что вам всем от меня надо? Почему вы все хотите решать за меня, — дергаюсь с силой, но он продолжает держать.

— Хватит, Мариш, все, иди сюда.

— Нет, — снова делаю попытку вырваться, — чего ты от меня хочешь? Ну написала, ну была пьяна, зачем вот это все?

— Марин…

— А знаешь, а давай, черт с ним, я согласна…

— На что? — спокойно.

— Давай ты просто трахнешь меня еще раз, тебе ведь этого хочется? И оставишь меня в покое, закроешь наконец свой гештальт.

Михаил

В другой ситуации, при других обстоятельствах я бы, может, и воспользовался предложением, но Марина — это не тот случай.

Мне эти одолжения на фоне случившегося жизненного дерьма нахер не сдались. И уж точно не от нее.

Охренеть, а я ведь всерьез сейчас отказываюсь от секса. Встрял ты, Буров.

— Очень заманчивое предложение, — продолжаю держать достаточно крепко, чтобы не дергалась и не вырывалась.

У нее это порой особенно хорошо получается.

— Но я пока, пожалуй, откажусь.

Ожидаемо она делает попытку выбраться из моих объятий, напоминая мне маленькую птичку, угодившую в большую клетку и видящую в ней исключительно опасность.

— Отпусти меня, пожалуйста, — всхлипывает, прекращает сопротивляться.

Пальцами цепляется за ткань моего свитера и понуро опускает плечи.

— Посмотри на меня, — говорю намерено твердо, просто чтобы вывести ее из этого состояния. Достучаться.

Она отстраняется немного, тыльной стороной ладони вытирает слезы и поднимает на меня заплаканные, покрасневшие глаза.

У меня внутри мгновенно что-то обрывается. Не люблю я женские слезы, истерики эти. Но тут другое.

Ей больно, я отчетливо это вижу, и она, конечно, будет продолжать давить в себе всякое внешнее проявление этой боли.

— Давай условимся, никто ничего за тебя не решал, я просто сделал то, что было необходимо, и будь на моем месте кто-то другой, подружка какая-нибудь или этот твой, — меня передергивает от воспоминаний о так называемом друге, — Костик.

— Он не мой, — снова всхлипывает.

— Я понял, — киваю, — так вот, будь на моем месте кто-то другой, ты бы не реагировала так остро и скорее всего была бы благодарна.

Она молчит, но я без всяких слов знаю, что прав. Вся проблема только в том, что рядом оказался я, а ко мне она пока полноценного доверия не питает.

Вздыхаю, подхватываю ее на руки и несу к дивану у противоположной стены комнаты. Опускаюсь на него, Маришу сажаю сверху, на себя. Она, конечно, дергается, но бессмысленно.

— Успокойся, просто посидим, хорошо? — смотрю в ее глаза.

Ловлю затравленный взгляд и едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться вслух.

Не то чтобы за время нашего недолгого знакомства я успел ее узнать, но вот этот образ запуганного зверька ей совсем не идет.

Тяну ее на себя, прижимаю к груди, глажу по спине. Она сначала напрягается, сжимается, но постепенно начинает расслабляться.

— Сколько раз обещала себе не брать трубку, — после затянувшейся паузы, она вдруг начинает говорить.

Тихо, неуверенно, словно сомневаясь, стоит ли вообще.

Отрываю ее от себя, держу за плечи, взглядом впиваюсь в лицо. По щекам по-прежнему катятся слезы и мне это нихрена не нравится. Стираю слезинки, пальцами провожу по скулам, в глаза заглядываю. Они у нее большие такие, медово-карие.

— Зачем я только… И ты здесь… Ты не должен был все это слышать, тебя вообще здесь не должно было быть…

— Но я здесь, и я услышал, и ничего не случилось, мир по-прежнему стоит на своем месте.

— Мне просто не надо было… Каждый раз одно и то же, — выдыхает себе под нос, опускает глаза.

Я понимаю в целом, что она сейчас чувствует. В первую очередь стыд, во вторую — вину. Получается, я ее застал без брони.

— Знаешь, почему ты продолжаешь отвечать?

Поднимает глаза, смотрит на меня внимательно.

— Потому что боюсь, что случилась беда? — усмехается грустно.

— Нет.

— Тогда почему? — спрашивает с недоверием и даже ноткой едкой иронии в голосе.

— Потому что в глубине души надеешься, что однажды этот разговор будет другим. Что вместо обвинений ты услышишь поддержку. Нормально, желать понимания от самых близких, но иногда это просто невозможно, а часто еще и бессмысленно.

Прищуривается, молчит, о чем-то думая, потом произносит с усмешкой.

— Ты вдруг в психологи заделался?

— Нет, — качаю головой, — это просто опыт.

— Тоже надеялся, что что-то изменится и тебя поймут и поддержат? — спрашивает серьезно.

— Нет, Марин, я как раз был тем, кто не поддерживал и не понимал, а потом стало поздно.

— В смысле? — хмурится.

— Это не важно, — отмахиваюсь от ее вопроса.

Не хочу вспоминать те долгие годы, что почти не общался с братом, не желая принимать его выбор. Андрюха до последнего надеялся…

Мариша окидывает меня подозрительным взглядом, но вопросов больше не задает.

Судя по всему она постепенно берет себя в руки. По крайней мере затравленного взгляда и слез больше нет. Но причина их появления мне по-прежнему не очень ясна. Явно — это не я.

Значит триггер — разговор с матерью.

Я в целом картину сложил, только деталей не хватало. Но чуйка не подвела, исходя из того, что я услышал, не нужно быть гением, чтобы понять, что с разводом все не так просто.

Несчастный случай…

Что еще за несчастный случай?

— Расскажешь, что случилось?

Она качает головой, взгляд отводит и вперяет его в стену. Я, в общем-то, другого ответа не ждал.

Не в том она сейчас состоянии. И ее нельзя не понять, мне десяти секунд хватило, чтобы возникло желание придушить ее мать. Где-то на уровне нутра чувствовалась гниль. Я женщин никогда не бил, но сегодня впервые захотелось.

И вроде ничего такого не сказала, но тон…

— Не хочу об этом говорить, — наконец произносит вслух, потом резко переводит на меня взгляд, — пообещай мне, что не будешь копаться в моем прошлом, — не ко времени вспоминает о досье.

— Марин…

— Пообещай.

— Я не буду копаться в твоем прошлом, обещаю, — даю ей то, чего она хочет.

Ничего, сама расскажет, я подожду.

К тому же я ведь не обещал, что не стану копаться в грязном белье ее бышего.

— Спасибо, — шепчет.

— Не за что.

Все, у меня заканчивается лимит терпения. Я мудак, конечно, но не могу отказать себе в удовольствии. Марина не ожидает и я бессовестно этим пользуюсь, рывком притягиваю к себе и прижимаюсь к ее губам.

Она только вскрикивает от неожиданности, но на этот раз, хоть и впивается ногтями в мне в шею, разорвать поцелует не пытается. Капитулирует практически сразу.

Знаю, что она под влиянием эмоций и это самый обыкновенный откат, но все равно не испытываю угрызений совести.

— Предложение трахнуть тебя еще в силе, или уже…

Не успеваю договорить, получаю удар кулаком в плечо, но оно того стоит, потому что помимо удара мне перепадает улыбка.

— Ты просто…

— Самоуверенный гондон?

Она вздыхает, пыхтит вроде недовольно, но я-то вижу, что очередную улыбку усиленно сдержать пытается.

— Ладно, Марина Евгеньевна, чем займемся?

— Ты… ты что, собираешься остаться? — округляет глаза свои красивые.

— А ты думала я так просто уйду?

— У тебя ребенок дома.

— Он в надежных руках.

По крайней мере я на это надеюсь.

— А если я не хочу…

— Но ты же хочешь?

— Но ты же хочешь? — устремляет на меня пытливый взгляд, давит им.