– Я каждый год езжу туда, Ада. Говорю с ним. Прошу прощения, что не уберег вас обоих.

Моя боль превращается в горечь на языке.

Я потеряла ребенка. А он его хоронил. Не бросил. Не вычеркнул.

– Съездишь со мной?

– Конечно.

– Я до сих пор не могу поверить, что ты нашел суррогатную маму, чтобы родить нашего ребенка.

– Да, это было лучшее решение, чтобы не проходить через этот ад снова, если что-то пойдет не так. Мне было проще отстраниться, сделать это как проект, как услугу. Без чувств. Без права потерять. С этой женщиной у меня не было никакого общения. Может, это неправильно, я не говорил с ребенком, пока он был в животе, до самих родов это был кто-то посторонний. Я думал, если я не буду сильно любить Веру, мне не будет так больно, если что-то случится.

– А сейчас? – обнимаю себя за плечи.

Мирон опускает телефон назад на стол и улыбается сам себе.

Как только ее увидел, сразу полюбил. Потому что это наша с тобой дочка и она так мне напоминает тебя.

Мирон подходит, обнимает меня снова.

– Мы не можем повернуть время вспять, Ада. Не можем изменить того, что случилось, но мы можем перестать молчать, – утыкаюсь ему в грудь. – Мы должны научиться слышать друг друга, чтобы ничего не повторилось.

– Думаешь получится?

– Думаю, что стоит попробовать. У нас двое детей и есть ради кого постараться дать им настоящую семью.

– Я хочу начать процесс лактации. Это мой шанс. Мой способ доказать себе, что я могу быть мамой.

– Ты уже мама и не должна никому ничего доказывать.

– Я… у меня будто незавершенный цикл. Я вынашивала ребенка. А потом все оборвалось. Сейчас как будто проснулась после родов. И вот у меня малыш. А я будто его отвергаю. Не верю, что мой. Раз уж ты дал мне такой шанс, то я хочу это все пройти. Хочу кормить ее, хочу заботиться. Хочу дать ей то, что, как мне казалось, я никогда уже никому не смогу.

Он смотрит на меня, и в его глазах больше нет вины, только решимость.

– Только не молчи. Все рассказывай, что тебя волнует, где нужна помощь. Я по максимуму займусь Пашкой. Твоя главная цель сейчас – Вера. И еще… Ада, ты уверена, что тебе сейчас нужна пекарня? Может стоит закрыть ее? Насколько это прибыльно?

– Это память о родителях, мы столько туда вложили с Зоей. И она там живет.

Я делаю глубокий вдох. Нам нужно закрыть эту черную дыру.

– Хорошо, я не настаиваю, подумай.

– а как твой проект?

– Если ты не хочешь ее сносить, значит, будем как-то крутиться вокруг этого.

– Мирон, я хочу, чтобы ты отвез меня к нашему сыну... на могилу.

Мирон качает головой, его взгляд теплеет, но остается твердым.

– Ада... я сделаю, как ты хочешь, но я бы пока не спешил, – говорит он тихо. – Подумай сама, ты налаживаешь лактацию, ты сейчас эмоционально стабильна, и я не хочу это терять. Это нужно и дорого нам всем. Твое здоровье и внутреннее состояние важнее всего.

Его отказ – это не избегание, а забота. Он впервые ставит мое здоровье выше своей необходимости искупить вину.

– Может ты и прав.

Девочки, кто ждал историю Чернова? Есть такие? хотим Вас в нее пригласить! Ох... как же долго она зрела и оформлялась в моей голове (Анна Гранина вещает, ахахах) вдруг кто не видел? Скажу, что она в моей голове формировалась почти год. И я для нее копила силы. Если вы готовы в нее погрузиться, то я Вас жду!

— Тата, не верю, что это ты! — незнакомый мужчина, которому я только что помогла, внезапно обнимает меня посреди ресторана.

Я машинально отталкиваю его.

— Кто вы такой? — делаю шаг назад, но он не намерен отпускать.

— Неужели не помнишь? Мы женаты. Ты пропала три года назад…

Я щурюсь и чувствую, как кружится голова. Память бьёт вспышкой: наша счастливая семья, моя беременность,

видео его измены, моя спешка чтобы увидеть все своими глазами, фары навстречу, резкий удар… и темнота.

— Вообще-то это я ее муж, — надежные руки Артема меня защищают от этого незнакомца.

За месяц до свадьбы, я встречаю своего бывшего мужа о котором не помню ничего. А когда память ко мне возвращается я понимаю, что мне нужно бежать, пока он не узнал мою тайну, тайну, что перевернет мою жизнь вновь . Что у него есть дочь… о которой он знать не достоин.

Книга живет тут: https:// /shrt/7CX9

Ада.

– Ты за эти пять лет даже ни разу не узнал, где я и что со мной.

– Я уехал, потому что сильно заболел дед. Пришлось увезти его на лечение, а там у него еще куча дел незакрытых. Только это, наверное и моргало не сойти с ума и не сорваться назад к тебе. Хотя я знал, что ты не захочешь меня видеть, и я могу сделать только хуже. Меня не было в городе. Я знал, что с тобой Зоя, знал, что она будет рядом.

Я обнимаю себя. Он ничего не знает о моем аде. О том, что его "пять лет работы" были для меня пятью годами хождения по лезвию ножа.

– Зоя… Сразу после развода, случилась та авария. Родители погибли, а Зоя… ну ты видел.

Я смотрю на него, чтобы увидеть его реакцию.

– То время было адом. Не знаю, как я смогла выжить вообще. И моя психика захотела помахать мне рукой, не выдержала, – продолжаю я, заставляя себя говорить.

– Ада, я ушел, потому что ты этого хотела, я это принял. Но ты всегда могла мне позвонить и попросить помощи. Я ничего не знал.

– Я не хотела, чтобы ты был рядом, – честно признаюсь. – Врачи сказали, что у отца случился сердечный приступ, он потерял управление. Мне не нужно было их волновать.

Я вижу, как он сжимает челюсти. Его лицо бледнеет.

– Ада, перестань, – его голос режет воздух. – Перестань брать на себя чужую вину.

– Если бы не я тогда…

– Да, а если бы не я, то ты бы не попала в больницу. А если бы не ребенок, не было бы беременности… В нашей жизни миллионы путей, мы выбираем те, что нам кажутся самыми лучшими в тот момент.

– Но мы могли выбрать другие и предотвратить трагедию. После их смерти и того, что случилось с Зоей, я… я сломалась окончательно. Ты же знаешь все про меня, ты видел мою историю. Я попала в психушку с нервным срывом. И лежала там черт-те сколько, думая, что убила и испортила жизнь всем, кого люблю. Я думала, что я – проклятие, которое забирает жизни.

Я чувствую, как мои собственные слова лишают меня сил. Я никогда никому об этом не говорила. Даже Зоя не любит это вспоминать.

– Зоя никогда меня ни в чем не обвиняла, но я себя ненавидела за то, что жива, а она в коляске. И только, когда я осознала, что я могу ходить сама, я могу все делать, я пришла в себя. Она стала моим маячком и целью, ради которой стоило жить. Я учила ее жить заново. Держать ложку, писать, управлять креслом. Пекарня стала делом нашей жизни. Нашим реабилитационным центром. Вот чем я жила. Вот почему я так держусь за нее. Это не просто бизнес. Это наше выживание.

Я вижу, как его мозг перерабатывает информацию.

– Если бы я вернулся в тот момент, ты бы приняла мою помощь.

– Я приняла твою помощь в виде тех денег, что ты оставил после развода. Сначала брать не хотела, а потом плюнула, я бы не справилась сама.

– Кто сейчас смотрит за пекарней?

– Там все налажено, мы с Зоей по очереди присматриваем за всем.

– Может, быть, тебе ей передать управление, пока ты будешь в декретном.

– Она же на кресле.

– Мой дед тоже был на кресле. И во-первых, это временно, я почему-то уверен, раз Нечаев взялся за нее, во-вторых, можно управлять и из дома, в-третьих, она же вообще там рядом живет. Не хочу, чтобы ты разрывалась между работой и домой. И раз пекарня так вам дорога, мы ее оставим. Я попрошу пересмотреть проект, чтобы вписать ее туда.

– Правда?

– Что-нибудь придумаем.

– Ты правда хотел снести мою пекарню и дом? Когда пришел ко мне тогда? Зачем это все?

Он поднимается со стула, подходит к окну.

– Мы вернулись с дедом в этот город. Он не хотел умирать вдали от дома. Тут работали врачи, которые его вели. И это был его гениальный план, – он усмехается, но усмешка горькая. – Он тот еще старый прохвост. Он постоянно донимал меня вопросами. "Почему я один? Что мне нужен наследник". Выкупил тут землю. Сказал, что остался только один участок не тронутый. Твой. Я знал, что это пекарня твоих родителей и дом, но доверился старику, что ты продала все и уехала.