Я стискиваю ремешок сумки.

– Я… подумаю, она на смеси сейчас. Это не "собьет" ей что-то? Животик, колики…

– Смесь – нормальный вариант питания. Мы ничего "не ломаем", мы добавляем контакт и стимуляцию. Докорм оставляем столько, сколько нужно для набора. Будем снижать, лишь, если появится достаточный объем молока и педиатр скажет "ок". Колики – чаще про незрелость ЖКТ, а не про тип докорма.

Он дописывает план, печатает лист рекомендаций.

– И еще два правила, Аделаида. Первое: вы не должны "геройствовать". Устанете – спите, делегируйте. Второе: не измеряйте любовь к ребенку количеством сцеживаний. Вы мама и без этого. Лактация – инструмент, а не экзамен.

Мама… я мама…

Даже я еще сама не осознаю этого до конца.

Я выдыхаю. В груди снова тянет – уже не больно, а как будто что-то расправляет крылья.

– А когда можно начинать, если я решусь?

– Хоть сегодня. Я направлю вас к консультанту. Если надумаете гормональную схему – обсудим отдельно, но без спешки.

– Спасибо, доктор.

– И еще. Это про голову не меньше, чем про грудь. Позвольте себе нежность – к ней и к себе. Тогда у организма больше шансов "включиться".

Киваю и выхожу.

Ада

Еду обратно, а мир вокруг кажется нереально четким, словно его кто-то только что перефокусировал. Хаос, гонка, делегирование – и вот я держу в руках сложенный вчетверо лист бумаги, на котором написано: "Возможна индуцированная лактация".

Это звучит как научная фантастика. Как чудо. Как последняя, самая жестокая насмешка судьбы. У меня нет матки, нет гормонального следа беременности. Но мое тело, мой проклятый, упрямый организм, включил режим "Мать".

“Позвольте себе нежность”

Легко сказать. Нежность – это то, чего я боялась больше всего, потому что нежность делает больно, она требует привязанности, она делает уязвимой. А я уже давно замурована в своем страхе.

Я въезжаю во двор. Машина Мирона стоит на месте. В доме мой муж, сын, теперь еще и моя дочь.

Бесшумно захожу. В гостиной – идеальная картина, которую я столько рисовала в воображении и от которой хочется либо закричать, либо расплакаться. Пашка сидит на ковре, шепотом комментирует мультики на планшете. Мирон в кресле, оперевшись на спинку, а Вера лежит у него на руках. Он гладит ее по крошечной спинке. Он расслабленно смотрит за тем, что происходит на экране.

Я прохожу мимо, почти не дыша, разуваюсь, вешаю сумку.

– Привет, – шепчу, чтобы никого не разбудить. Вы как тут?

– Пока она спит идеально, – улыбается Мирон. – Все под контролем.

– Это хорошо.

У меня в кармане журчит тихо телефон.

– Да, Зоя.

– Привет, Ада. Я подъезжаю, поможешь мне подняться?

– Конечно.

– Мирон, там Зоя приехала. Я помогу ей забраться.

– Подожди, – поднимается и передает мне дочку. – Подержи лучше Веру, а я Зое помогу.

– Спасибо.

– Тетя Зоя! – радуется Пашка и ставить мультики на паузу.

Я боюсь с новорожденной Верой пока выходить на улицу, поэтому так встречаю Зою в гостиной.

Заезжает к нам в кресле. Вся собранная, непривычно спокойная.

– Я решила не заезжать домой, а сразу к вам. Ну, покажи мне мою племяшку.

Мирон закрывает за ней дверь.

– Паш, привет, – тебе булочек захватила.

– Спасибо, теть Зоя, – подбегает, забирает и тут же уносит на кухню.

– Смотри, – протягиваю ей сверток.

– Дашь подержать?

– Конечно.

Я с нежностью смотрю на сестру, передаю сверток. Зоя держит Веру очень осторожно, прислонив к груди.

– Она такая лапочка, – это слово она произносит еле слышно. – На кого хоть похожа? Понять не могу.

– Ада, раз тут Зоя с тобой, – шепчет Мирон, я на час в офис сгоняю. Надо кое-что подписать.

– Хорошо.

– Вернусь к вечеру. Я на телефоне, если что. Пашка, мультики негромко.

– Я помню.

Мирон быстро выходит.

Вот и все. Мы одни. Я, Зоя, Пашка и Вера, которая мгновенно открывает глаза, услышав щелчок закрывающейся двери.

– Хочешь чаю? – спрашиваю ее. – Мне надо с тобой поговорить.

– Идем на кухню, – кивает и катится, одновременно качая Веру.

– Паш, ты будешь что-то пить?

– Нет, а можно я посмотрю мультики со звуком?

– Паше включаю полноценно мультфильмы со звуком.

Разрешаю.

– Что случилось, Ада? – спрашивает Зоя, когда заходим одни на кухню.

Я не могу ей врать. Просто не могу. И мне надо узнать у нее, что делать.

– У меня… началась лактация. Рефлекторно.

Зоя на секунду замирает. Как психолог, будь неладна ее профессия, она всегда ищет корень. И тут он вырос сам.

– Ты хочешь сказать, что твой организм, решил “проснуться”?

– Доктор сказал, что это возможно. Называется "индуцированная лактация". Матка не нужна. Только желание тела компенсировать.

Тишина повисает в комнате. Зоя не шокирована. Она обдумывает.

– Ты что-то решила уже?

– Пока не знаю.

– В психологии это называется "компенсаторная реакция". Твое подсознание, твоя истинная материнская идентичность отказывается принять, что эта связь может быть неполной. Ты так боялась нежности, так боялась привязаться к "чужому" ребенку, что твое тело само нашло самый древний, самый неразрывный способ создать эту связь.

– Это очень сложно, Зой. Доктор сказал, это тяжело, нужно сцеживаться по десять раз в сутки. Я еле успеваю. А если я не справлюсь? Тогда я буду чувствовать вину не только за прошлое, но и за эту неудачу.

– Ты, Ада, вечно боишься провала. Но смотри на это не как на обязательство, а как на терапию. Это не экзамен на материнство. Это процесс, который поможет тебе присвоить этого ребенка. Ты, как никто, нуждаешься в физиологическом доказательстве, что она – твоя.

– Но это же отнимет у меня все время. Пекарня, Паша… Я не могу все бросить.

– А ты брось иллюзию контроля. Ты думаешь, ты управляешь своей жизнью? Нет. Она управляет тобой. Ты металась в поисках опоры, а теперь опора лежит у тебя на руках и просит о самом простом. Вторая опора вон мультики смотрит. Весь твой бизнес – это твоя броня. Сними ее на время. Ты можешь делегировать пекарню. Ты можешь сказать Мирону, что он должен помочь тебе в быту.

– Он и так готов. Он сказал, возьмет все на себя.

– Вот и отлично. Значит, он готов работать ради твоего спокойствия. Используй этот ресурс. Ты не должна геройствовать, Ада. Ты должна быть мамой. И если для тебя "быть мамой" означает попробовать дать Вере грудь, то это и есть твой путь.

Я молчу. Вера начинает капризничать, я забираю ее у Зои. Прижимаю ее к груди. И снова фантомный прилив – теперь он почти болезненный.

– Пробуй, Ада. Мне кажется, что ты не пожалеешь.

– Ладно, хватит обо мне, – я меняю тему. – Как ты? Как реабилитация? Врач как?

– Не буду врать. Это ад. Но… – она поднимает глаза, и в них впервые видна настоящая надежда. – Каждая процедура – бой. И я не уверена, что смогу это выдержать. Иногда хочется просто сдаться.

– Ты никогда не сдашься, – говорю я твердо. – Ты – самая сильная, кого я знаю. Ты должна продолжать.

– Я продолжаю. На днях мой врач даже меня похвалил.

– Ого.

– От него это дорогого стоит.

Зоя смотрит на свою руку, поглаживая спинку кресла.

– Это еще не все, Ада. Максим вернулся.

– Как вернулся? Зачем?

– Когда тогда бросал меня, он же связался с этой врачом-реабилитологом.

– И?

– У них родилась дочь. И так получилось, что она тоже в инвалидном кресле.

– Да ладно… вернулось ему за то, что с тобой тогда так…

– Он пришел ко мне и заявил, что это из-за меня его дочка такой родилась. Что я, видите ли,, нервировала его любовницу и поэтому у ребенка такие осложнения.

– Он дурак?! Даже не думай себя винить. Это им за грехи их вернулось.